Дмитрий Баринов (Дудко) - Путь к золотым дарам
Голодным вороньем каркали в небе три богини, и им вторили все пожиратели падали из леса. Ну где же головы на кольях, одежды в крови, трупы, чтобы их оплакивать... или пожирать? Почему так мало? Двух смертей не испугались эти венеды, вдруг ставшие росами. За Огненную Правду стоят. Так получат третью смерть, огненную! Хоть тогда ни стирать после них будет нечего, ни на колья сажать, ни пожирать — разве почерневшие тряпки, обгорелые черепа да пережаренное мясо. А оплакать можно и поле, покрытое пеплом и обугленными телами. На росов, бившихся за южные ворота, богини не обрушивали жаб и кровавого дождя, только чтобы не задеть своих. Но как только ворота пали, в небе снова раздался тройной вороний грай.
Черно-красная туча вмиг стала огненно-красной. Половина её отделилась и поползла на юг вслед за одной из чёрных птиц-богинь. Другая же стала быстро расти вниз и обратилась в огненную стену — клубящуюся, пышущую жаром, ревущую, будто пламя в кузнечном горне. Стало светло, словно днём или при ночном пожаре, а лесная тьма, окружавшая священную гору, сделалась ещё непрогляднее. Пылающая стена двинулась на лесовиков — и вдруг застыла, столкнувшись на валу городища с другой стеной — золотистой, полупрозрачной. Создали её и держали не боги, а два волхва — Вышата и седой дрегович. Под недовольное карканье богинь красная стена поползла вдоль валов, охватывая непокорное городище. Но всякий раз на её пути вставала золотая стена — живое, доброе пламя против мёртвого и злобного. Потомки траспийских жрецов не забыли среди дреговин древней солнечной волшбы.
«Ох, бежать бы, пока свободны ворота!» — думалось многим. Но призрачные воины в волчьих шкурах все стояли безмолвные и недвижные, такие же суровые и диковатые, как нынешние нуры. Им-то, мёртвым, уже ничего не страшно. Но может, и им приходилось вот так же стоять перед пекельной силой — мало ли было и есть охотников её будить?
А огненная стена уже замкнулась. От жары спирало дыхание, одежда липла к потному телу. Где Солнце-Царь с дружиной? Может, уже сгорели в пекельном пламени? Может, весь мир уже горит в нём? Только пламя вокруг да два огненноглазых ворона в тёмном небе. Кто-то бухнулся на колени, воздел руки, истошно завопил:
— Смилуйся, пощади, богиня грозная, триединая, всемогущая!
— Смилуйся, владычица! — подхватило сразу несколько голосов.
Серой змеёй мелькнул клинок в руке Вячеслава, и закричавший первым повалился с разрубленной головой, так и не поднявшись с колен. Кто-то взмахнул топором, метя князю в голову, но княжич Всеслав одной рукой перехватил древко, а другой всадил акинак в горло нападавшему.
— Кто тут огненной смерти боится? — загремел над городищем голос Вячеслава. — Сгорим — и вознесёмся с дымом в светлый Ирий, к предкам нашим. А кто к ним не хочет, тому среди упырей и навьев место!
— Что ж вы, мужи зрелые? — срывающимся голос крикнул Всеслав. — Я, молодой, больше вашего жить хочу, только не под ними! — Рука его взметнулась, указывая на двух громадных воронов.
— Кровь ваша пёсья, а мать гулящая! — выругался Собеслав. — Кто Яге посмеет молиться, сам к ней прежде других пойдёт.
Славобор же, не тратя слов, хрястнул одного из крикунов кулаком в зубы.
Хилиарх наблюдал за происходящим с философским спокойствием. Хорошо было бы уповать на благого и всемогущего Бога. Особенно сейчас, когда умирать вовсе не хочется, а в Суботове ждёт хорошенькая вдовушка. Но он знал: всемогущих богов нет. Как и всемогущих магов. Четверо волхвов сейчас не просто бормочут заклятия, а вкладывают в них всю духовную и телесную силу. Откажет у кого-нибудь из них сердце, и распадётся золотая стена, и хлынет в брешь всеиспепеляющий огонь Смерти. Не предки ли этих волхвов не сумели остановить Балора? И Ардагаст может погибнуть в этом бою, и Огненная Чаша не всесильна — разрубил же её когда-то фракийский царь. И помчится тогда на восток, сминая всё колесницами, воинство Морганы-Смерти.
Грек вспомнил читанную в Палестине иудейскую книгу о праведнике, обличавшем несправедливого бога. Бог явился и стал восхвалять своё всемогущество. Праведник смирился и был награждён. Не женское ли обличье этого бога каркает сейчас наверху в три вороньих горла? Нет уж, чем покориться такому Вседержителю, да ещё признать его всеблагим и непогрешимым, лучше погибнуть в бою с ним. И стать благим духом, как эти древние нурские воины, и помогать тем, кто продолжит вечный бой на земле, твёрдо зная одно: ни один из злых богов не всемогущ.
А с Серого Камня клекотал-ревел Див, и клёкот его и рёв почему-то казались уже не угрожающими.
О том, что творилось на вершине горы, у её подножия, не знал никто, кроме Мирославы, слышавшей мысленный голос Вышаты. Сражаясь за ворота, она каждый миг ждала, что богини-вороны обрушат свою силу на царскую дружину. Но те, как и всякие стервятники, предпочитали нападать на более слабого. Молодая волхвиня понимала: если что, великий волхв, все силы которого поглощал бой на вершине, не сможет ей помочь, разве что предупредит. А наставница Лютица сейчас может лишь следить за ней из далёкого храма Лады в Почепе да иногда мысленно подбадривать. А опытная и бесстрашная Милана занята у Богита. И наверное, потому Мирослава сражалась так отчаянно, что хотела доказать себе и другим: она не зря училась у великих волхвов и может быть не только чьей-то помощницей.
Когда на вершине лил кровавый дождь, а царская дружина билась за южные ворота, Андак с Саузард, покончив с тараской, принялись за водяных коней. Те пытались скрыться в Збруче, но неожиданно разбушевавшаяся река отшвыривала их на берег. Среди волн были хорошо заметны голые тела водяных и русалок. Хозяева реки гнали из неё буйных и наглых гостей. Особенно охотно взялись за это русалки: Морана, их предводительница, успела поговорить с ними по пути в нижний мир. Сарматы без пощады, хоть и с сожалением, перебили превосходных, но опасных водяных скакунов. А на горе уже гудел боевой рог, призывая росов к только что взятым воротам.
Звеня доспехами, выставив вперёд копья, конница росов железной змеёй вползала в Звенигород. Священная площадь была пуста. Ардагаст ожидал, что конные языги ударят сверху, но из-за внутреннего вала не показывался никто. Лишь стоявшие на валу языги и кельты как-то недружно пускали стрелы. Вдруг раздалось громкое карканье, огненная туча появилась над валом, а в следующие миг... В горах Гиндукуша Ардагасту пришлось столкнуться со снежной лавиной, едва не похоронившей под собой его сотню. Теперь такая же лавина надвигалась на его конницу — могучая и неумолимая, только не из снега, а из огня. Повернуть конников назад? Но в воротах, узких, как горло кувшина, десятки всадников передавят друг друга, закрыв остальным выход.