Василий Гавриленко - Смотрящая в бездну (СИ)
Руфь бросилась вперед, и волчица прыгнула ей навстречу.
Два светлых пятна устремились друг к другу и стали одним огромным. Горе белой женщины и белой волчицы слилось воедино...
Прошла зима, отшумели бураны, большой водой подступила весна, вслед за ней запахами лесных цветов пришло лето. Все это время Руфь обитала в том самом доме, где познала счастье, живя вместе со своими детьми и внуками.
Она часто бродила по лесу, собирала ягоды, грибы и коренья, разговаривала с птицами и зверями и ни на мгновение не забывала о предназначении. Руфь знала, что избрана для того, чтобы уничтожить Мисоша. Медленно, но верно приближалась ко дню своей Истины, дню, когда ей придется сразиться с абсолютным злом, потаенным, как самые сокровенные пороки. Тем злом, что дремлет в каждом.
Поначалу ей было тяжело жить в доме, где вещи напоминали о прошлом: рыбацкое снаряжение Керка, одежда и обувь Алисии, немудреные игрушки Лия и Тельмы, мебель, сделанная руками ее сына. Но врачующее время шло, боль утраты отступила в глубину сознания и все, происходившее с ней до Воодушевления, вдруг стало представляться Руфи почти что сном, прекрасным, но неизмеримо далеким. И она вся без остатка погрузилась в свои нынешние заботы, проникнутые, как ей казалось, высшей целью.
И вот у нечисти, долгие годы безраздельно властвовавшей в озерном крае, появился враг, не знающий жалости к порождениям Мисоша.
Но враг этот был одинок и очень слаб и не мог потревожить Мисоша так, чтобы тот встрепенулся и застонал от боли.
Воительница уничтожила трех рыболаков, двух оборотней и одного упыря - но это была капля в море. Руфь знала: уязвить Мисоша, заставить выйти на последний бой будет необычайно трудно.
И главное, она не чувствовала в себе достаточно сил физических и в еще большей степени духовных для воплощения своего предназначения.
Нетерпение и жажда мщения сжигали сердце Воительницы.
Часто по ночам смутные тени тревожили ее. Что-то неведомое мешало Воительнице до конца проникнуться необходимой уверенностью в собственной непогрешимости, неосязаемые, и потому прочные цепи сковывали ее.
Эти цепи были сны Воительницы, редкие, но ослепительно яркие. Руфь просыпалась в холодном поту со странным ощущением, что она -воровка.
Весь день, ходя по дому или по лесу, женщина думала: что и у кого она украла? И лишь к вечеру вспоминала: да, украла у самой себя память о Керке, Алисии, Лие и Тельме...
Было мглистое сырое утро; в низинах, как медведь в берлоге,
ворочался холодный сизый туман. Воительница бежала на запад, в сторону от озера, лес перед нею густел и дичал. Дубы, супротив бьющей наотмашь осени, еще держали на ветвях свой наряд, лишь изредка отдавая ветру коричневые листья. И, навек расставаясь со своими резными сыновьями, деревья тоскливо завывали и махали ветками: «Прощайте!".
До ближайшего человеческого жилья отсюда было далеко, и оттого таким неожиданным и совершенно неуместным в этой глуши был звук, прорезавший вдруг тишину. Воительница остановилась, словно налетев на невидимую прочную стену: неподалеку плакал ребенок.
Мальчик сидел на толстом слое побеленной инеем листвы, дрожа от пронизывающего холода. Он, похоже, ничего не понимал, кроме того, что ему больно, и совсем не испугался, когда из-за деревьев выскочила белая волчица с черными умными глазами на продолговатой морде. Она остановилась и, замерев, некоторое время пристально глядела на лесное дитя, словно раздумывая над чем-то.
Мальчик сморщил припухшее лицо и в мольбе протянул руки, но волчица отпрыгнула в сторону и исчезла, как видение.
Деревья шумели, ухала сова, кричали вороны, и маленький пленник занесенной листвой поляны закричал, полными слез глазами проводив мелькнувший за деревьями белый силуэт. Безмолвная чернота безжалостно стерла светлое пятно, и мальчик снова остался один.
Но вот зашевелились кусты, на поляну вышла высокая седовласая женщина. Глаза ее блестели точь-в-точь как у пропавшей волчицы.
Руфь подняла мальчика с земли - он был таким легким и худым, что становилось страшно. Дрожащие ручонки обхватили шею женщины, ей даже стало трудно дышать. Тщедушное тело найденыша сотрясалось от плача.
-Ну-ну, успокойся,- проговорила Руфь, проглатывая вдруг подступивший к горлу комок.
Не сделав задуманного на день, Воительница поплелась обратно к дому, осторожно держа на руках свою неожиданную "добычу". Предстоял трудный путь: она теперь была не в облике легконогой волчицы.
Впервые со дня Воодушевления, Руфь развела в очаге огонь. До этого обходилась дымящим камельком из черного металла, на котором она готовила пищу и снадобья.
Огонь загудел, бросая на стены красноватые блики. Воздух в отсыревшем домике быстро согрелся.
После небольшого колебания Руфь уложила найденыша в одну из
детских кроватей, укрыла одеялом. Она принялась готовить кашу и вдруг спохватилась: "Что же я делаю?"
Метнувшись к двери, Руфь выбросила на улицу кастрюльку с крупой. Вороны, видящие пищу даже в темноте, с радостным граем накинулись на нежданное угощение.
Взяв со скамьи бадью с водой, женщина загасила очаг. Огонь вначале злобно, а потом жалобно зашипел. Воительница отняла у мальчишки одеяло ("Привык, не замерзнет") и вместо каши подала ему зачерствелый кусок хлеба.
Найденыш долго обиженно вопил, но затем почувствовал, что здесь на большее рассчитывать не приходится, и, взяв тонкой рукой хлеб, принялся есть. Руфь вскоре поддалась слабости и вернула ему одеяло. Найденыш, совершенно умиротворенный, уснул.
У смертельно уставшей за день Руфи заболела голова и, выпив отвару из листьев болотной крапивы, она прилегла на кровать.
"Как же мне назвать его?"- вдруг подумалось ей.
Женщина долго перебирала в памяти знакомые имена и, в конце концов, решила назвать мальчика просто - Орлас, что в переводе со знакомого ей тайного наречия означает "Подобранный в лесу"...
Шли дни и недели. Орлас окреп, набрался сил, внимательно и слегка настороженно глядя на окружающий мир карими пытливыми глазами, поблескивающими из-под длинной русой челки. Он называл Руфь тетей, и она не противилась этому.
Тайна происхождения мальчика поначалу сильно волновала женщину: в конце концов, как Орлас оказался в тот ненастный день в сотнях миль от человеческого жилья, в лесной глуши, покорившейся злу, где едва ли не под каждым деревом обитают порождения Мисоша?
Руфь размышляла: не хитрые ли это происки Многоликого, но понять, в чем эти происки, хоть убей, не могла.
