Mercedes Lackey - Сломанная стрела
Это был маленький мальчик лет семи или восьми с опухшими от слез глазами; на лице его, там, где он вытирал слезы грязными руками, остались разводы, и вид у малыша был такой, словно у него нет ни единого друга на всем белом свете. Тэлия подумала, что он, должно быть, очарователен, когда не плачет — темноволосый и темноглазый херувим; форма, какую носили пажи Селенэй, небесно-голубая с темно-синими галунами, очень шла его хорошенькому личику. Когда занавеска шевельнулась, мальчишка поднял глаза: на лице горе и смятение, зрачки расширены — в коридоре царил полумрак.
— Привет, — сказала Тэлия, усаживаясь на пятки, чтобы оказаться с ним на одном уровне. — Похоже, тебе бы не помешал друг. Скучаешь по дому?
Мальчик кивнул; по его щеке медленно сползла крупная слеза. Он выглядел слишком юным для того, чтобы быть одним из пажей Селенэй; Тэлия подумала, не приемыш ли он.
— Я тоже грустила, когда попала сюда. Когда я только появилась, тут не было ни одной девочки моего возраста, одни мальчишки. Ты откуда?
— Из Предела Кружащего Сокола, — ответил он, глотая слезы; судя по его виду, сочувствие Тэлии вызвало у бедняги жгучее желание выплакаться у нее на плече, но он не осмеливался приставать к незнакомой взрослой.
— Можно я сяду рядом? — спросила Тэлия, решая проблему за него. Когда он подвинулся, она устроилась рядышком и обняла его рукой за плечи, утешая, проецируя ауру ласки и сочувствия. Скованность малыша растаяла, и он разрыдался, уткнувшись в вельветин ее куртки; Тэлия успокаивающе гладила его по голове. На самом деле мальчик не нуждался в помощи ее Дара. Все, что ему требовалось — присутствие друга и возможность выплакаться. Баюкая его, Тэлия одновременно рылась в памяти, пытаясь вспомнить его имя.
— Тебя зовут Робин? — спросила она наконец, когда слезы немного утихли. По дрожащему кивку она поняла, что не ошиблась. Родители Робина, вассалы лорда Орталлена, упросили своего сюзерена забрать их единственного сына в самое безопасное место, которое знали — ко двору. Понятный, даже похвальный поступок, но бедный Робин не понимал рассуждений родителей. Он знал только, что впервые за свою короткую жизнь остался один.
— Ты разве еще ни с кем не подружился?
Робин помотал головой и ухватился за ее рукав, подняв глаза, чтобы увидеть выражение лица Тэлии. Когда он понял, что она по-прежнему настроена сочувственно и доброжелательно, то набрался духу объяснить:
— Они… они все больше и старше. Они зовут меня «прилипалой» и смеются надо мной… и потом, мне все равно не нравятся их игры. Я… я не могу бегать так быстро или возиться с ними.
— О? — Тэлия слегка прищурилась в задумчивости, пытаясь вспомнить, во что у нее на глазах играли пажи. Пажи всегда воспринимались как должное, оставаясь почти невидимыми… потом она сообразила.
— Тебе не нравится играть в войну и замки? — Это было вполне понятно, ведь боевые действия подвергали опасности его родителей.
Масляный светильник напротив ниши на мгновение вспыхнул ярче, и Тэлия увидела печальные, потерянные глаза мальчика.
— Я… я не умею драться. Папа говорил, что я еще мал, чтобы учиться. А им нравятся только драки… и вообще, я бы лучше ч-ч-читал… но все мои книжки остались д-д-дома.
И, насколько Талия знала сенешаля, он настрого запретил пажам входить в дворцовую библиотеку. Что неудивительно, учитывая, что большинство из них стало бы играть там в войну, используя мебель как катапульты и книги вместо ядер. Тэлия обняла худенькие плечи мальчика и быстро приняла решение.
— Ты хотел бы читать и посещать уроки в Коллегии Герольдов, а не с остальными пажами? — Селенэй заставляла всех своих пажей учиться, но для большинства учеба была пыткой, которую нужно терпеть, или докукой, которой нужно избежать.
Робин кивнул; глаза у него стали круглыми от удивления.
— Что ж, мастеру Альбериху придется немного подождать: мы с тобой идем к декану Элкарту. — Тэлия встала и протянула ему руку. Мальчишка с трудом поднялся на ноги и уцепился за нее.
По счастью, при Коллегии обучалось множество подростков — хотя немногие из них были так же юны, как Робин. Они назывались вольнослушателями — «Синими» — и не принадлежали ни к одной Коллегии, но посещали занятия наравне со студентами-Бардами, Целителями и Герольдами. Они тоже носили форму — бледно-голубого цвета, похожую на форму пажей. Очень многие из вольнослушателей были настоящими высокородными ублюдками, но попадались и другие, действительно благонамеренные и прилежные — те, кто учился, стремясь стать строителями, архитекторами или учеными. Они с радостью приняли бы Робина в свои ряды и, возможно, сочли бы чем-то вроде талисмана. Тэлия знала, что без труда договорится с Селенэй, чтобы малышу позволили проводить в Коллегии большую часть времени, когда он не при исполнении своих пажеских обязанностей — а учитывая его возраст, «обязанности», вероятно, отнимали у него час-два в день. Тэлия почти не сомневалась, что сможет уговорить и Элкарта.
Она оказалась права. Когда она ввела мальчика в тесный, загроможденный книгами кабинет Элкарта, декан, казалось, немедленно проникся к Робину расположением; Робину он тоже несомненно понравился. Тэлия оставила его с Элкартом: седой Герольд объяснял ему что-то про занятия, а Робин доверчиво притулился к его креслу, и оба не замечали ни пыли, ни беспорядка вокруг. Похоже, Тэлия нечаянно свела две родственных души.
Так и оказалось: потом время от времени она видела Робина — один или два раза, когда его охватывала тоска по дому и мальчишка, сам того не сознавая, разыскивал Тэлию, как неизменный источник утешения (остальное время он весело бродил по Коллегии, таская стопки книг чуть не выше его самого), и не раз — в Библиотеке с Элкартом. Однажды Тэлия обнаружила их обоих, склонившихся над древним историческим трудом, написанным таким архаическим языком, что маленький Робин не мог читать его сам, но знал, что Элкарт, может — и так и заявил. Он был убежден, что Элкарт — источник и кладезь премудрости. Со всеми вопросами мальчик шел к Элкарту — для него это было так же естественно, как дышать.
С тех пор Тэлия часто видела обоих, погруженных в изучение предмета столь скучного и сухого, что у нее пересыхало горло от одной мысли о нем! Вот уж действительно родственные души.
Глава четвертая
Сидевший у себя в комнате Дирк развалился в любимом кресле — старом и потертом, давным-давно выцветшем до неопределенно-палевого цвета, но удобном, как старый башмак. Хотел бы он чувствовать себя так же уютно внутри, как снаружи.
Он угрюмо уставился на полупустой стакан в своей руке. Не следовало бы пить в такой погожий вечер. Последнее время Дирк пил слишком много, и знал это.
