Александр Слепаков - Повесть о советском вампире
29. Осмотр тела поэта
Утром первым делом она осмотрела указанные места на теле поэта. Поэт не возражал, он привык к заботе о себе дам разного возраста, так как сам о себе заботиться он то ли не мог, то ли не хотел. Он подчинялся, делал то, что ему говорили, не сопротивлялся, пока ему давали выпить. Женщины же, влюбленные в его поэзию, в выпивке не отказывали. Они были реалистками, понимая, что хронического алкоголика лишать выпивки жестоко, а главное, бессмысленно. Тем более что он в пьяном состоянии только впадал в транс и читал стихи. А стихи его были очень красивые, и сам он был ничего из себя мужчина. Вполне очень даже. И заботиться о нем было делом естественным, так как стихи его, конечно же, никто не печатал, они были «безыдейные», жить ему было негде, и городская интеллигенция фактически содержала его как общую собственность. И в первую очередь занимались этим дамы, потому что они умнее и добрее. И беспомощность будит в них материнский инстинкт.
Случалось ему, конечно, время от времени попадать к какой-нибудь из них в кровать. Но это были отдельно взятые эпизоды. Как-то я не помню, чтобы был у кого-то с ним продолжительный роман. Он же, будучи поэтом, любил всех женщин, или, так сказать, женщину вообще. К тому же, если он доходил до уровня сильного опьянения, а много для этого не требовалось, он становился трудным собеседником, так как заплетающимся языком переходил к теме своей гениальности и уже исключительно этой темы придерживался.
Он был абсолютно убежден, что со временем ему в городе поставят памятник. Может, и стоит когда-нибудь это сделать. Поставить ему памятник. Так на нем и написать: «Александр Брунько, поэт. От ростовской интеллигенции. Наш друг, которого мы не могли спасти. А что мы вообще могли спасти?» И даты жизни.
Итак, Иевлева осмотрела его руки и ноги в указанных местах и обнаружила совсем небольшие ранки на коже над сосудами. Ранки эти похожи были на следы укуса какого-то насекомого. Но они не имели характерного бугорка вокруг себя, были все-таки чуть больше, чем комариные, но, что странно, они не подсыхали, как обычно это бывает с повреждением кожи. Но из них не сочилась кровь. Это было непонятно. Они не воспалялись, не чесались. Поэт объяснил ей, что наверняка это следы вампира, о котором поговаривают в деревне. Что он этого вампира понимает. Вампир, как мертвый человек, не может пить вино, а как мужчина, не может не хотеть этого. Поэтому он пьет кровь поэта, которая сама по себе не может не быть особенной, а алкоголь в ней – единственный доступный вампиру способ выпить в нашем невампирском смысле слова.
На вопрос «Мало ли в селе пьяных мужиков?» справедливо заметил, что таких, как он, нет ни одного. Он привык окружающий его мир воспринимать в поэтических образах. Но никогда еще созданный им образ по своей природе, чисто поэтически, не отражал реальность так абсолютно верно, как на этот раз.
Это выяснится потом, а сейчас, слушая иронически напыщенные разглагольствования поэта, Иевлева рассматривала ранки на его коже и понимала, что и у себя она видела такие же. Они проходят через несколько дней. Несколько дней они остаются такими же, как в день их появления, никак не меняясь. Потом исчезают без следа. Она думала, что это следы каких-то аллергических реакций от контактов с насекомыми. Но они всегда возникают как бы над сосудами. И о них говорил ее ночной гость, связывая их с тем, что о нем говорил участковый.
А участковый о нем говорил, что он вампир. И получалась в результате какая-то дикая чертовщина, разъяснить которую не было никакой возможности с имеющимися на данный момент фактами. Поэтому, как ученый, Иевлева решила для себя, что надо за этим всем понаблюдать и тогда появятся новые факты, объясняющие это явление.
30. Иевлева и фельдшер
После работы Иевлева пошла к фельдшеру и спросила, нет ли у него материалов для взятия крови на анализ.
– А кого вы хотите обследовать? – спросил фельдшер.
– Предположим, что вампира, – с вызовом сказала Иевлева.
– Ну и дура, – констатировал фельдшер.
– А если нет? – спросила Иевлева.
– А если нет, тогда еще большая дура, – сказал фельдшер.
– Вы что, боитесь? – спросила Иевлева.
– А вы не боитесь? – отозвался фельдшер. – Я ж и говорю, дура.
– Да что вы заладили, дура и дура, – с досадой в голосе отозвалась Иевлева. – Я и сама понимаю, что это все очень странно. Но если вы только будете ругаться, я просто поеду в город и все привезу. Но тогда ко мне не приставайте с вопросами. Я вам ничего не скажу.
– Очень мне нужно, – огрызнулся фельдшер.
– Так вы мне не поможете? – еще раз спросила Иевлева.
– А ты его сюда приведи, – вдруг предложил фельдшер раздосадованно, переходя на «ты». – Я сам анализ возьму. А то тебе ведь никто не поверит.
– Да мне просто самой интересно, – сказала Иевлева.
И вдруг поняла, что фельдшер прав, что такие анализы нельзя брать в одиночку. Что нужны свидетели, и не только пожилой фельдшер, не обязательно трезвый. Мало ли что удастся обнаружить. Как-то это надо задокументировать. А как? Фотографии сделать? Хорошая мысль.
– Я обследовал больных после него, я их видел своими глазами, вы не знаете, во что вы лезете – держитесь от этого подальше, – предупредил фельдшер, опять переходя на «вы».
– Я понимаю ваше желание уберечь меня от опасности, но поймите и вы меня, – сказала Иевлева, – я во все эти сказочки про вампиров вообще не верю. Но здесь слишком много непонятного, и если есть какая-то тайна, то другой возможности в нее проникнуть у меня не будет. Я все-таки кандидат биологических наук.
– А ты не боишься? Ты хоть понимаешь, что это? – раздраженно спросил фельдшер, все-таки переходя на «ты». – Я тридцать лет фельдшером работаю в селе. Я такие вещи видел, что лучше тебе и не говорить. Я человека из бороны доставал, мертвого, конечно. Из силоса женщину доставал, про утопленников, про машинами раздавленных я уже вообще не говорю. Тут каждое лето такое бывает!.. А я боюсь! Я тебе прямо скажу: я никогда так не боялся.
– Я тоже в анатомичке видела разные вещи, – сообщила Иевлева. – Не надо меня пугать. Если это тот человек, о котором я думаю…
– Да не человек это! Он дикий зверь, хуже зверя! – перебил ее раздраженно фельдшер.
– Но если это он, он вас не тронет! – заверила Иевлева. – Если это зверь, он научился так кормиться, что на людей не бросается, по крайней мере я не видела.
– А что же ты видела? – спросил фельдшер.
– Я с ним встречалась, разговаривала, – перечислила Иевлева. – Я думаю, он вас не тронет. А если он согласится сдать анализы, то, правда, лучше это сделать здесь, в амбулаторных условиях. Я могу все сделать сама. Я умею.
