Джефф Вандермеер - Город святых и безумцев
Снедаемый лихорадкой, он выполз из джунглей, единственный уцелевший изо всей экспедиции, лишь чтобы узнать, что люди, которых он пришел обратить, напали на миссию и сожгли ее дотла… Он лишился чувств, а когда пришел в себя, то держал отрубленную руку, а рядом лежала нагая, мертвая Нипента. Предательство.
Стоило ему сделать вдох, и треснувшая душа распалась на части. Он больше не мог сдерживаться и зарыдал у ног автомата. Когда он прижал ее к себе, шаткое равновесие рухнуло, и во все стороны полетели куски куклы, а голова уставилась на него с пола.
— Я убил ее правда убил не убивал не собирался убивать собирался я не хотел она заставила меня я ей позволил хотел ее не мог собирался не мог собираться но сделал не знаю сделал ли это… Я не помню!!!
Соскользнув на пол, Дарден долго лежал, обессиленно хватая ртом воздух. Его губы растянулись, прилипли к зубам, которые вдруг показались чужими. Он радовался боли, которую причиняли занозы, вонзавшиеся в его тело из половиц. Ему казалось, он внутри безразличен и пуст, так устал, в таком отчаянии, что даже не знает, сможет ли когда-нибудь снова подняться.
Но по прошествии времени он заглянул в глаза женщины, и его лицо расплылось в мрачной улыбке. Ему показалось, он слышит голос матери на фоне барабанящего по крыше дождя. Ему показалось, он слышит, как отец читает ему вслух про приключения Жюльеты и Жюстины. Став на колени подле головы, он погладил щеку. Лег рядом с ней и стал любоваться ее чертами.
Он услышал, как говорит:
— Люблю тебя.
Он все еще ее любит. Этого нельзя отрицать. Просто невозможно. Такая любовь длится минуту или день, час или месяц, на мгновение она показалась ему столь же вечной, как луна или звезды, и столь же холодной.
Не важно, что она разбита, не важно, что она ненастоящая, ведь теперь он осознал: в ней его спасение. Ведь влюбился он в то, что увидел в окне третьего этажа, и разве увиденное изменило свою суть? Разве сейчас она не подходит ему больше, чем будь она реальной со всеми мелкими корыстями, потребностями и неловкостями, из которых рождается разочарование? Он выдумал для этой женщины ее жизнь, и теперь его ожиданиям уже не суждено рухнуть. Она никогда не постареет, никогда не будет его критиковать, никогда не скажет, что он слишком толстый, слишком неряшливый или слишком педантичный. Ему никогда не придется повышать на нее голос.
И пока Дарден упивался этими чувствами, пока он рассматривал фарфоровые черты, а крики становились все громче, пока виселицы на улицах подергивались и раскачивались все веселее, его осенила внезапная мысль. Его осенило, что и он не сможет предать эту женщину. Не будет разлагающейся, отрубленной руки. Не будет забрызганных кровью листьев. Не будет смертоносных недоразумений. Эта мысль распустилась у него в голове ослепительно ярким цветком. Он не сможет ее предать. Даже если он поставит ее голову на каминную полку и у нее на глазах займется любовью с другой, как поступил однажды с матерью его отец, эти глаза не увидят греха. На мгновение он усмотрел в этом мудрость, неподвластную даже Кэдимону, мудрость сродни видению, которое посетило его, пока он стоял на заднем дворе старого дома в Морроу.
Собрав в объятья обломки возлюбленной, Дарден упивался их гладкостью, отполированностью кожи. Укачивая в трясущихся руках голову любимой, он поднялся на одно колено. Стонал он? Кричал? Кто может сказать?
Неспешно и бережно Дарден взял голову возлюбленной и с ней вышел в прихожую, а оттуда на лестницу. На площадке третьего этажа было темно и тихо. Он начал медленно спускаться по лестнице, особо следя затем, чтобы ни за что не пропустить ни одной ступеньки. Но, оказавшись на площадке второго этажа, заспешил и занервничал снова, будто старался теперь спастись от того, что лежало за ним, и к тому времени, когда достиг первого и вылетел через разбитую входную дверь, он бежал со всех сил, и вещевой мешок бил его по спине.
По бульвару, видимая сквозь прозрачную платформу-кальмара, надвигалась толпа со свечами, факелами и фонарями. Магазинчики и лавки вспыхивали, занимались за их спинами кострами…
Дарден не удостоил толпу и взглядом, но продолжал бежать — мимо девочки с граммофоном, все еще игравшим Восса Бендера, мимо «Борхесовской книжной лавки», в тени которой расхаживала черная пантера с парада. Бежал все дальше и дальше в неизвестность. Огибая поглощенных своей темной жатвой грибожителей, чьи руки были полны грибов, с которых точно венчики одуванчиков взлетали споры. Уворачиваясь от последних гуляк Праздника Пресноводного Кальмара, качавшихся точно маятники, высунув обвислые, хотя и не синие языки и опустив по бокам безвольные руки. По внутренностям и членам младенцев, сложенных аккуратными горками. Под грубый гогот, среди пьяных мертвецов и мертвецки пьяных. Обливаясь слезами, которым не будет конца. Бормоча и шепча возлюбленной нежные слова утешения, бежал что есть сил под безумным, безумным светом луны. Бежал, направляясь к докам, к мускулистым водам реки Моль, которая унесет их с любимой туда, куда он хочет попасть, хотя и это, вероятно, будет недостаточно далеко.
Хоэгботтоновское пособие по ранней истории Амбры
Дункан Шрик
I
Для нас история Амбры начинается с легендарных подвигов китобоя-пирата Джона Мэнзикерта[1],[2],[3], который в год Огня (как была именована катастрофическая вулканическая активность в Южном полушарии в тот период) повел свой флот из тридцати китобойных судов вверх по фарватеру реки Моль. Впрочем, это был не первый задокументированный набег аан на данный регион, хотя первый хоть сколько-нибудь значимый.
Целью Мэнзикерта было бежать от гнева своего соплеменника Майкла Брейгеля, который истребил некогда гордый флот из ста кораблей Мэнзикерта у побережья Острова Аандали. Брейгель намеревался раз и навсегда покончить с Мэнзикертом и потому преследовал его около сорока миль вверх по реке, почти до окрестностей современного порта Стоктон, прежде чем наконец отказаться от погони. Причина этого конфликта между потенциальными союзниками неизвестна, так как дошедшие до нас исторические источники немногочисленны и зачастую неточны. Регулярность, с которой истина и легенда в ранней истории Амбры расходятся и идут каждая своим путем, способна привести в бешенство любого историка, но результат налицо: в конце лета года Огня Мэнзикерт оказался в семидесяти милях вверх по реке, в том месте, где Моль образует зигзаг, прежде чем выпрямится и к северу, и к югу. Здесь он обнаружил, что текущие на юг пресные воды совершенно очистили заходящие в русло с приливом соленые волны[4].
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
