Роберт Асприн - Лик Хаоса
Вдруг он увидел человека, стоящего в комнате. Нет — скорее не стоящего, а присутствующего, так, словно он был одной из теней. На его вьющиеся золотые волосы откуда-то (но не из очага) падал свет, а на лице можно было прочесть некоторое замешательство. Он был молод, этот человек. Ворот его рубашки был расстегнут, и виднелся амулет, висящий на шнурке. Хотя была ночь, от него исходили аромат хорошего вина и летнее тепло. Капли холодного пота струились по телу Мрадхона, лежащего под тонким одеялом.
Сджексо. Но этот человек был мертв! Его убили на улице недалеко отсюда. И его тело, лежащее в неизвестной могиле, давно должно было стать пищей для червей.
Мрадхон наблюдал в темноте за тем, как видение задрожало, словно поверхность воды от порыва ветра, как беззвучно задвигались губы, говоря что-то. И внезапно, коварно извиваясь, оно поплыло прямо к кровати, все ближе и ближе. На Мрадхона дохнуло смертельным холодом. Он пронзительно закричал и ударил по видению рукой, почувствовав, как она прошла сквозь ледяной воздух. Его друзья проснулись и зашевелились в своем гнездышке.
— Мрадхон! — Хаут поймал его руку.
— Дверь, — произнесла Мория, вскакивая. — О боги! Дверь…
Мрадхон повернулся и посмотрел на дверь. Щеколда поднималась сама собой — рядом никого не было. Потом она задрожала и откинулась. Он стремительно скатился к краю кровати, к столбику, на котором всегда висел его меч, чувствуя дыхание напитанного дождем воздуха. Хаут и Мория тоже схватились за оружие. Вис быстро повернулся, прижавшись спиной к стене, но не увидел ничего, кроме вспышек молний, отбрасывавших мертвенно-бледные отблески на мокрые булыжники мостовой, и двери, хлопающей на ветру.
Ужас чуть отступил, мышцы немного расслабились, и Виса начала колотить дрожь. Рука Мрадхона инстинктивно потянулась за плащом, а ноги сами понесли его к двери. Он шел, одной рукой на ходу обматывая вокруг тела плащ, как полотенце, держа в другой меч. Босой он выскочил на покрытую лужами улицу, следя за происходящим боковым зрением, и сразу же ринулся в ту сторону, где увидел высокую, одетую в плащ фигуру, неподвижно стоящую под дождем.
Сейчас он был легкой добычей для любого, находясь под впечатлением увиденного — этой одетой в плащ фигуры, ее роста, ее поведения и своих разбуженных воспоминаний. Он чувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Хаут или Мория, а, может быть, оба. Вис застыл на месте, будучи не в состоянии даже пошевелить рукой. Фигура, несомненно, имела отношение к привидению, колдовству и ночным кошмарам, от которых он часто просыпался в холодном поту. Полыхнула молния и осветила бледное лицо под капюшоном.
— Ради Ильса, вернись! — раздался голос Мории. Чья-то рука потянула его за голое плечо.
Но нет, комната была потенциальной ловушкой — из нее не было другого выхода; хотя, непонятно как, но он знал — возможно, это плод ночных видений, — что Ишад может найти его всегда и везде, если ей это понадобится.
— Чего тебе нужно? — спросил он.
— Ступай на мост, — сказал колдунья. — Жди меня там.
Мрадхон случайно заглянул в ее глаза. И долго не мог прийти в себя, стоя под сильным дождем. Ноги его окоченели от ледяной воды, а плечи застыли от обрушившихся на них холодных струй.
— Зачем? — спросил он — Зачем, колдунья? Вспышки молний не освещали ее и фигура вновь сделалась невидимой. — Ты мне нужен, Мрадхон Вис. И приведи остальных. Хаута — он очень хорошо знает меня. В конце концов, я освободила его, и он должен быть благодарен мне за это, не так ли? А для Мории — ведь это должна быть она — у меня есть подарок: некто, кому она напрасно доверяла. Ждите меня под мостом.
— Будь ты проклята!
— Не пытайся проклинать меня, Мрадхон Вис. Ты останешься в проигрыше, если проклинать начну я.
Сказав это, колдунья повернулась к нему спиной и скрылась в ночной темноте. Мрадхон стоял, застывший и продрогший, с опущенным мечом. Как бы со стороны он увидел, как кто-то дотронулся до него, беря за руку. — Ради Иль-са, — сказала Мория, — иди в дом. Иди.
Он подчинился и вернулся в дом, насквозь промерзший. Мория кинулась закрывать дверь, задвинула засов. Потом подошла к очагу, положила в него полено. Ярко занялся огонь, и на стены легли причудливые тени. Мория и Хаут подвели его к очагу и усадили, накинув на плечи одеяло. Когда силы вернулись, Вис начал дрожать.
— Принесите мою одежду, — попросил он.
— Мы не должны ходить туда, — сказала Мория, прижимаясь к нему. Она повернула голову навстречу Хауту, который подошел, неся одежду Мрадхона, в ожидании поддержки. — Мы не должны ходить туда.
Хаут все понял. Мрадхон взял принесенную им одежду, снял промокшее одеяло и начал одеваться. Хаут последовал его примеру.
— Да хранит нас Ильс, — сказала Мория, кутаясь в шаль. Глаза ее горели, а с волос на лицо стекала вода. — Что с вами случилось? Вы что, оба сошли с ума?
Мрадхон застегнул ремень и надел сапоги, ничего не говоря в ответ. Где-то в глубине души он чувствовал страх и ненависть, но это была другая, холодная ненависть, которая позволяла в какой-то степени сохранять мир между ними. Он не спрашивал Хаута, что руководит им. Да и вообще, понимал ли Хаут, что он делает и зачем; Мрадхон ничего не желал знать об этом. Он решил идти напролом и вырваться таким образом из смыкающегося вокруг них кольца: оставаться в нем было невыносимо.
Страшно проклиная обоих, Мория тоже начала собираться, умоляя их подождать ее и давая почувствовать, насколько они слабы в диалекте Подветренной, используя такие выражения, которые не были в ходу даже в местном гарнизоне.
— Оставайся здесь, — сказал Мрадхон, — маленькая дурочка, если хочешь спасти свою шею! Не лезь в это дело.
Он сказал это потому, что где-то глубоко в сердце чувствовал антагонизм между этой женщиной и той — другой, которую толком никогда и не видел. Потому что Мория с ее острым ножом обязательно встанет на его и Хаута сторону, потому что сами они тоже были дураками, а три дурака имеют гораздо большие шансы.
— Не мели чепухи, — бросила она. И когда Вис взял свой грязный плащ и направился к двери, где на улице его уже ждал Хаут, он услышал за своей спиной ее частое и тяжелое дыхание, все еще сдобренное проклятиями.
Он не остановился, чтобы помочь ей, и ни одним жестом не показал, что слышит ее шаги. Дождь стал слабее и перешел в мелкую изморось. Из желобов неслись потоки, стекая в реку, к которой спускался вымощенный булыжником переулок, перемешиваясь с нечистотами из сточных канав. А река впадала в бухту, где качались на волнах чужеземные корабли. Все это напоминало здешнюю жизнь, когда одно умопомешательство нагромождается на другие и где бродят подобные Ишад.
