Пирс Энтони - Возлюбивший зло
Пэрри кивнул, понимая, что рядом с живой Джоли он чувствовал бы себя гораздо счастливее. Ведь и на монашеском поприще он большей частью преуспевал благодаря ее советам и тому, что, пока Джоли была рядом, его не интересовали другие женщины. Случись ей вдруг его покинуть, Пэрри оказался бы в большой беде — ведь даже в свои сорок девять лет он все еще обращал внимание на молодых женщин…
— Боюсь, ты так и не ответил на мой вопрос, — не унималась Джоли. — В чем же состоит твоя нынешняя миссия?
— Как ты знаешь, я усердно потрудился, чтобы стереть ересь с прекрасного лика Франции. В большинстве своем еретики — простые необразованные люди, которых легко уговорить отказаться от прежних взглядов — ведь многие и придерживались-то их лишь по незнанию. Поэтому моя основная работа состоит в просвещении и убеждении.
— Нельзя ли покороче, Пэрри?! Хотя бы передо мной не строй из себя выездного лектора! Я интересуюсь данным конкретным случаем.
— Что ж, некоторые остаются тверды в своих заблуждениях и труднее других поддаются исправлению. Такие особы передаются на рассмотрение высших структур Инквизиции. Я проявил определенный талант в решении такого рода вопросов, поэтому самые сложные из них все чаще поручают именно мне.
— Пэрри, ты же знаешь — все это мне давно известно! — нетерпеливо воскликнула Джоли, а затем с подозрением прищурилась. — Неужели еретичка? Какая-нибудь цветущая молодая особа, которая…
Теперь уж не смог сдержать смех Пэрри:
— Мне так нравится, когда ты ревнуешь, Джоли! Что ж, признаюсь: мне не только хочется искоренить повсюду расползающуюся, словно сорняк, ересь, но и выяснить главнейшую цель Люцифера. Ты помнишь лорда Бофора?
— Там еще была замешана одна девушка! — воскликнула она. — Как же ее звали… ах да, Фабиола! Та, в которую вселялся демон! Ну, ни капли не сомневалась, что у тебя на уме какая-то женщина!
— Прошло так много лет — я и помню-то ее лишь потому, что ее устами говорила ты. Джоли, Джоли, если бы ты только снова вернулась к жизни…
— Я могла бы сделать это лишь наполовину — воспользовавшись чьим-нибудь телом. А это нанесет твоему целомудрию сокрушительный удар. Уж лучше мне оставаться такой как есть. — Она вскинула голову, отчего ее волосы разлетелись в стороны. — Ну, хватит увиливать, расскажи-ка мне лучше о своем задании.
— От лорда Бофора, прежде чем его оставить, я узнал о том, что Люцифер задумал нечто ужасное. Я отказался от сделки с Бофором, хотя потом и пожалел об этом. Что ему было известно? Почему он сказал, что здесь каким-то образом замешан я? Эти вопросы до сих пор не дают мне покоя. Есть определенные признаки, что еретик, с которым я собираюсь встретиться, может оказаться посланцем самого Люцифера. Если так, то у него, по крайней мере, можно кое-что выяснить. Вот почему это дело, вероятно, приобретет первостепенное значение и для меня, и, вероятно, для всех остальных. Общаясь с раскаявшимися еретиками, мне удалось выяснить, что бедствие опустошит всю Европу и, возможно, уничтожит саму Церковь. Обрушится же оно примерно через десять лет с того времени, когда я впервые о нем услышал. А случилось это девять лет назад…
— Значит, тебе остался еще один год.
— Не обязательно. Бедствие может нагрянуть прежде обозначенного срока. Или даже позже. Я не имею права ждать. Вдруг все начнется уже в этом году?
— Неужели столь ужасное зло еще ничем себя не проявило?
— Нет — вот это меня и беспокоит! Я не вижу ничего, способного разрушить весь континент и ниспослать большинство населяющих его душ под власть заклятого врага рода человеческого. На севере английский король Генрих III транжирит государственную казну на глупые войны и всякие сумасбродства. У него не хватит ума накликать беду на чью-либо, кроме своей, голову. На юге христианские государства Кастилия, Арагон и Португалия вырывают у неверных мавров Пиренейский полуостров — вряд ли это можно назвать трагедией. Здесь, во Франции, Луи IX — вообще едва ли не идеальный монарх. Будь у него побольше времени, чтобы утвердиться, от его правления Франция только выиграет. Восточному императору слишком выгодно иметь под боком сильную Центральную Европу, поэтому он едва ли решится против нее выступить. В общем, я не вижу ни малейшего признака столь разрушительного зла, которое, как я уже говорил, способно опустошить весь континент и отдать большинство населяющих его душ под власть заклятого врага. Европа, как всегда, в постоянном беспорядочном движении, которое, как и сто лет назад, не изменило ее положение ни в худшую, ни в лучшую сторону. Даже не знаю, что и подумать! И все таки я уверен, что чудовищное зло где-то зреет.
— Надеюсь, тебе все-таки удастся его обнаружить, Пэрри, — сказала Джоли и исчезла.
Конечно, он тоже на это надеялся…
Возле границы Джоли снова к нему обратилась:
— Там группа сирот, которых надо отвести в женский монастырь, расположенный к востоку отсюда. Но монахиня, которая должна это сделать, боится проходить Черный Лес без охраны, а ее как раз и нет.
Пэрри вздохнул:
— Что же ты от меня хочешь, Джоли?
— Да ведь ты вполне мог бы проводить бедных сироток! Ни один разбойник не решится тебя остановить.
— Я тронут твоим доверием, — сухо бросил он. — Где они?
— Давай за мной, благородный рыцарь! — Джоли полетела впереди, показывая дорогу.
Пэрри порадовался, что в свое время потрудился изучить немецкий язык. Наверняка монахиня окажется немкой, которая сопровождает детей в свой монастырь.
Когда Пэрри предложил ей свою помощь, она только обрадовалась, понимая, что для такого опасного путешествия лучшего спутника, чем монах-доминиканец, и найти нельзя. В очередной раз Джоли пришлось выступить в роли его совести, обратив внимание Пэрри на то, о чем бы он даже не подумал. Пэрри знал, что лучше и как человек, и как церковнослужитель он стал благодаря Джоли. В этом заключалась определенная насмешка судьбы — ведь если бы она не умерла или каким-то чудесным образом вдруг воскресла, ему никогда не носить бы монашескую тунику…
Детей оказалось восемь — все девочки от пяти до двенадцати лет, босоногие и одетые в лохмотья, однако сытые и чистые. Вероятно, монахиня, как могла, позаботилась о них.
Путешественники тронулись в путь. Своего осла Пэрри уступил монахине, которая с благодарностью приняла его, однако вместо себя усадила на него двух самых маленьких девочек.
Едва деревня осталась позади, как за их спинами сомкнулся густой лес. Дорога превратилась в тропинку, так что путникам пришлось выстроиться гуськом. Впереди шел Пэрри, в середине вереницы — монахиня, которая то и дело обеспокоенно озиралась по сторонам, а в самом конце — ослик. С наступлением темноты они надеялись добраться до места, где можно было остановиться на ночлег, но неожиданно разразившийся ливень промочил путников до нитки и превратил тропинку в грязное месиво. Дети захныкали. Стало ясно, что ночевать придется прямо в лесной глуши.
