Флетчер Прэтт - Колодец Единорога
— Ну да, только весь урожай со здешних полей — лягушки да рыба. Это не поля, а знаменитые топи Салма, что тянутся отсюда до самых границ Мариолы!
В это время к ним приблизился на веслах «Недиль-Галлай», и Долговязый Эрб прокричал оттуда, что салмонесцы, насколько ему известно, сами не свои насчет церемоний и титулов — словом, будет лучше всего, если Эйрар, когда подойдут к мосту, станет разговаривать с ними от имени всех.
Отлив обнажил по обоим берегам широкие полосы грязи, морозец уже успел прихватить ее сверху. В главном пролете моста был оставлен меж сваями проход всего для одного корабля, да и тот нынче перекрывала ржавая железная цепь, натянутая низко над водой. Когда корабли подошли вплотную, рядом с баллистой, высившейся на мосту, возникла голова в стальном шлеме:
— Кто идет?
Эйрар помахал белым значком, навязанным на копье:
— Вольные рыбаки с архипелага Джентебби… Идем сражаться за герцога!
— Поворачивайте назад, — откликнулся страж. — Его светлость принимают на службу лишь тех, кто следует за благороднорожденным предводителем. Его светлости не нужны ни чванные западные дейлкарлы, ни варвары-валькинги, у которых один и тот же человек сегодня господин, а завтра крепостной…
— Я здесь вождь!.. — прокричал Эйрар. — И мой род не уступит ни одному из салмонесских. Я — Эйрар Эльварсон из Трангстеда!
Рядом с первой головой на мосту возникла вторая:
— Ага! Судя по имени, ты — вастманстедский дейлкарл. И какие, интересно знать, цвета на твоем гербе, дейлкарл?..
Тон был обидно-насмешливый, и Эйрар на мгновение растерялся, ибо у его отца герба не было вовсе, а мать хоть и впрямь происходила из дворянского рода — титулы и гербы редко обсуждались в семье. Тем не менее, надо было что-то ответить, и Эйрар храбро сказал:
— Лазурь и золотая стрела.
— Никогда не слыхал о подобном, — проворчал второй страж, и оба отошли за баллисту посовещаться. Затем сверху послышалось:
— Эти рыбаки присягали тебе на верность, как полагается?
На палубе «Недиль-Галлая» кто-то вскочил на ноги и возмущенно потряс кулаком:
— Еще чего, присягать!.. Мы, вольные рыбаки, никому никаких присяг не даем, кроме самого императора! Как гласит наша священная хартия… — но Эрб живо заставил парня заткнуться и прокричал в ответ:
— А хотя бы и не водилось такого прежде у нас, народа Джентебби — что до меня, я готов поклясться Колодцем всюду следовать за Эйраром Эльварсоном Ясноглазым и признаю его своим вождем и господином, пока длится эта война!
— И я! — крикнул Висто.
— И я! — друг за дружкой подхватили остальные. — И я!..
Эйрар, исполненный гордости, принялся благодарить их. Между тем стражи моста вновь удалились посовещаться и наконец приговорили так:
— Это дело серьезное. Надо уведомить его милость канцлера, пусть сам с вами разбирается. В общем, ждите — тем более что после захода солнца все равно никого не ведено пропускать…
Корабельщики попробовали спорить, но без толку. Им даже не позволили пришвартоваться на ночь к сваям моста. Делать нечего, пришлось отойти назад, вниз по течению, и бросить в воду каменные якоря, коротая вечер у кромки зловонных болот. Однако нет худа без добра: Рогей переправился к Эйрару в шлюпке со своего корабля и знатно позабавил товарищей рассказом о том, как один из военачальников виконта Изелэ заявился полюбезничать с дамой, у которой Рогей прятался в Мариаполе. Рогей с друзьями хорошенько подпоили его слугу-миктонца и довели беднягу до дрожи россказнями о проделках злых духов, да еще незаметно приволокли в соседний чулан маленькие меха, так что в самый нужный момент из угла послышались кошмарные стоны… в конце концов перепуганный слуга влетел в комнату к своему господину с отчаянным воплем: «Спасайтесь, не то мы пропали!..» — и оба храбреца сбежали полуодетыми.
— Я взял их камзолы и с обоих срезал валькинговские значки в качестве боевого трофея. Вот они, — под общий смех закончил Рогей.
10. САЛМОНЕССА. КЛЯТВА ВЕРНОСТИ
К утру поднялся ветер. Он приглаживал болотные тростники и нес реденькие снежинки. Корабли не без труда подтянулись к мосту. Оказывается, стражники успели уже получить приказание герцога: новоприбывших велено было пропустить — впрочем, с условием, что все люди Эйрара в присутствии Бастарда немедленно присягнут ему на верность как своему повелителю и вождю, а сам он в свою очередь даст ту же клятву правителю Салмонессы. Эйрар видел, что подобная перспектива была поперек горла большинству рыбаков. Иные протестовали вслух, топчась по палубам шхун на утреннем холоду. И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не Эрб.
— Кому неохота присягать, — сказал долговязый рыбак, — могут взять один корабль, и счастливый путь назад на Вагей!
Тем все и решилось. Самые строптивые предпочли унять свою гордость. Никому не улыбалось предстать перед старым Рудром, не выполнив приказания…
Река Виверрида частью обтекала Салмонессу, частью бежала прямо сквозь город, отсекая что-то вроде выселок — сараи и скромные домики, в которых, по словам Висто, селились летом купцы, приезжавшие в основном из Мариаполя и Двенадцати Городов ради знаменитых герцогских ярмарок. Теперь выселки были покинуты — пустые сараи напоминали кожуру съеденных фруктов. А позади них из стоячей воды рва вздымались гигантские стены — вверх, вверх, под самые облака. Стены были чуть вогнуты и оттого казались еще выше и еще более походили на каменную волну, увенчанную кружевным гребнем башенок и зубцов. Речные ворота, устроенные в стене, выглядели настоящей пещерой, ведущей в самое сердце горы. Тяжелые опускные решетки нависали над обоими концами тоннеля. За тоннелем вновь показалась каменная стена с крохотными отверстиями бойниц. Лишь миновав этот угрюмый портал, можно было увидеть, что внутренняя стена отходила от основного кольца городских укреплений прямо в реку как раз там, где Виверрида поворачивала и устремлялась к морю. Стену завершала высокая башня. И ни души не было видно ни на верху бастионов, ни возле окошек; хотя внимательный наблюдатель, пожалуй, сумел бы подметить настороженный блеск глаз в полутьме.
Корабли понемногу продвигались дальше; тот, где был Эйрар, шел впереди. Вот они обогнули башню, и взглядам предстала Внешняя Салмонесса: сплошные причалы по берегу Виверриды, широко разливавшейся здесь и замедлявшей свой бег. Ярко раскрашенные деревянные дома над причалами, толпы народа, снующие туда и сюда… и, наконец, над кровлями домишек и людской суетой — вновь стены и башни, взбирающиеся по крутому горному склону: цитадель, неприступный Внутренний Город.
