Олег Говда - Беспокойное наследство
— И то верно, пан Куница… — задумался Ицхак. — Все-таки варит у тебя голова. Гм… Ладно, коль мы с тобой уже почти родня, подскажу… Есть у меня на примете одно местечко. Лет пятьдесят тому, там лихие люди атамана Терн-Кобылецкого озоровали. А когда королевские драгуны, нанятые за деньги разозленных купцов, пошинковали их как капусту, то — ничем поживиться не смогли. Надежно припрятал разбойничий атаман все награбленное добро. А тайну — с собой в могилу унес. Поговаривали: много там золотишка всякого, да камешков самоцветных было. Ведь не один караван обобрали кромешники… Вот, где силу цветка испытать стоит. И не слишком далеко от здешних мест. За месяц обернешься…
— Нет, не годится, — твердо отказался Тарас. — Слишком долго… А мне бабушка Аглая строго-настрого велела не мешкать!
— Ну, ладно, для такого дела… — даже со стороны было видно, как в душе корчмаря мучительно борются жадность и рачительность. Победила вторая. — Дам я тебе коня. Вернее, одолжу… — тут же поправился он. — Вернешься с находкой, сможешь выкупить.
— Да откуда ж у тебя конь взялся, дядька Ицхак?
— Это мое дело… — скривился тот. — Я же не спрашиваю: как ты цветок отыскать сумел? Ну, что, господин казак, согласен? Но, с одним условием: все тобой найденное — пополам делим.
— Если добро пополам, то коня ты мне подаришь, — подмигнул онемевшей девушке Тарас. Мол, не волнуйся почем зря, это у нас с твоим отцом, шутка-прибаутка такая. — И то, еще поглядим, что там у тебя за кляча в хлеву спрятана? Может, ее даже на живодерню не примут?
И не удержавшись, постучал Ицхака по впалой груди и промолвил, копируя хриплый старческий голос.
— Говорят: этой осенью барсучий жир и гречишный мед сильно в цене будут! Да и сам попей — одышка наверняка мучает, а?
Корчмарь икнул, от неожиданности и ответил, глядя куда-то поверх головы парня:
— Спасибо за совет…
Потом посмотрел на Тараса:
— Пойдем, господин казак, в дом. Там и договоримся…
Куница уже было шагнул следом, но вовремя вспомнил, что однажды его угораздило зайти внутрь жидовской избы, и непроизвольно попятился, энергично замотав головой. В прошлый раз он едва не сомлел от удушья прямо в комнате, которую хозяева не проветривали, наверное, со дня постройки дома.
— Лучше здесь… К чему прятаться, кто нас услышит? И к тому же — вы вчера мне огневое оружие показать хотели.
— А что, и в самом деле сменяешься? — оживился Ицхак. — Веришь, покоя от этих сновидений нет… Вот и сегодня опять приснилось. Прямо, как наяву. Стоило только голову к подушке прислонить.
— О чем вы говорите? — наконец не выдержала, ничего не понимающая, Ребекка. — Кто-нибудь мне объяснит?
— Не встревай в разговор между отцом и будущим мужем, женщина! — рявкнул на дочь Ицхак. — Не до тебя сейчас! О большом гешефте речь идет! Лучше займись чем-нибудь. Надо будет — позовем!
— Я обязательно все тебе объясню… потом, — шепнул тем временем на ушко девушке Тарас. — Потерпи еще чуток, ладушка.
Этих объединенных усилий с трудом хватило на то, чтоб Ребекка сдержала свое любопытство и, демонстративно поджимая губки, ушла в дом.
— Хорошая жена будет, кроткая, послушная… — раздраженно вытер взопревший лоб Ицхак. — То бишь, о чем мы говорили?
— Об оружии…
— Ах, да… — сразу сник корчмарь. — Оружие… Еще одна напасть на мою седую голову. В своих снах я его третий день кряду в углу сарайчика вижу. Припрятанное под соломой. Пара пистолей и мушкет. А оно мне надо? И проверить так это, или нет — не решаюсь. Страшно — а вдруг оно там и в самом деле лежит?
— Так, пойдем, глянем.
— Пошли, — вздохнул Ицхак.
Каким бы странным это не казалось, но настойчивое сновидение не обмануло Ицхака. Заботливо укутанный рядниной и слегка притрушенный соломой, в углу сарая лежал почти новый испанский мушкет, а в довесок к нему — два великолепных кавалерийских пистоля. Отдельно — сумка с порохом, пыжами и пулями.
— Бог мой… — выдохнул Куница. — Да это ж целое состояние…
— Глаза б мои его не видели, — сплюнул в сторону корчмарь. — Бесовское наваждение…
— Бесовское, или еще какое иное… — промолвил парень, бережно поднимая с пола великолепную пару, — но пистоли я возьму. А вот с мушкетом таскаться не стану… Больно он тяжелый и громоздкий. С десятком товарищей обоз охранять — отменное оружие, а одинокому всаднику, только обуза. Пока перезарядишь — ордынцы пару дюжин стрел выпустить успеют.
— А свою саблю и седло оставишь взамен? — с некоторой толикой надежды спросил Ицхак.
— Вот еще, — дернул плечом Куница. — Казак без сабли, все равно что безрукий калека. Да и хорошее седло на дороге не валяется. Вот найду я клад, выкуплю у тебя коня — и что? Охлопом ездить? Нет, дядька Ицхак, и не проси даже.
— Но, как же нам тогда быть? — озабоченно потер лоб корчмарь. — Я ведь, в этих проклятущих снах, не дарю тебе оружие, а — меняю… Кабы не осерчал тот, кто его сюда положил? Не к ночи будь, помянут… Тьфу-тьфу-тьфу!.. За своеволие наше? Не боишься, Тарас?
— А с чего ты взял, что тут нечистый замешан? Может, это ангел-хранитель обо мне печется?
— Не думаю, чтобы ангелы стали людей оружием снабжать… не по-христиански это… — проворчал корчмарь. — Лукавому куда как сподручнее. И потом — сарай, единственное незащищенное молитвой место.
Парень ненадолго задумался, прикрыв правый глаз и внимательно выискивая тревожных знаков колдовским зрением левого. Но, ничего странного или тревожного на оружии не заметил, а потому решительно тряхнул чубом и сказал:
— Вообще-то Спаситель тоже не в хоромах, а — яслях родился. Так решим… Если добрая сила мне помогает, то она и резон понять должна. Ну, а если Сатана ворожит — так пусть с меня за все сразу и спрашивает. Ты, дядька Ицхак, сделал, что мог. Предложил обмен, как и было велено, а я — отказался меняться. Ну, не в драку ж тебе лезть? Верно? Тем более что отобрать силой все равно не сможешь… Я — и моложе, и сильнее тебя буду. Поэтому, не спорь — пистоли забираю, а мушкет — спрячь покуда, подальше. Может, еще и сгодится, кто знает… Когда совсем уезжать буду — вернемся к разговору
— О-хо-хо, прям наказанье… И опять во всем евреи повинны будут… А я просил? — вздохнул корчмарь, становясь на колени. Потом неспешно и осторожно завернул длинноствольное оружие обратно в ряднину и запихнул под солому.
А когда закончил, тронул парня за рукав и промолвил печально:
— Славный ты парень, Тарас Куница, сын Тимофеев, да видно не зря в селе о бесовской крови в вашем роду поговаривают. Сам ты, наверняка, еще чист душой и не успел провиниться ни в чем, но людям, порой, и за родительские грехи, отвечать приходится. Видно, в самом деле, рано тебе, казак, о свадебке думать. Сперва — по всем закладным и прочим векселям рассчитайся. А то сосватаем вас, а не ровен час — случиться так: что Ребекка овдовеет раньше, чем свадебку сыграют.
