Айя Субботина - Время зимы
— Мне нравились шахматы, Ваше Величество. Надеюсь, у вас есть еще одна доска и набор фигурок, чтобы мы сыграли мировую партию, когда договоримся. — Катарина подняла фигурку белого короля, по иронии судьбы скатившегося к ее ногам.
— Дочь моя… Она…
— Она маленькая потаскушка, Ваше Величество. — Теперь, когда игра в маски были закончена и личины пали, таремка не стеснялась в выражениях. Она держала Ракела за яйца, — любимая фраза брата Фиранда, — и царь мог лишь корчиться в бессильной злобе. — Полагаю, вам лучше меня известно, что за участь ждет Яфу, если станет известно об утраченном до брака целомудрии.
— Что вам нужно? — Ракел, наконец, справился с эмоциями и сел на трон.
Катарина знала, что он сделал это намеренно, опустив ее до ранга обычных дворян и дипломатов.
— Приехали сказать, что все договоры между нами расторгнуты? Свадьбы не будет? Или вам и вашему брату хочется крови, леди Ластрик? Имейте в виду — никто не причинит вред моей дочери; я пойду на все, чтобы защитить Яфу.
— Для начала, Ваше Величество, вам стоило бы выпороть девчонку, как следует, да подержать в черном теле и молитвах где-нибудь на окраине рхельского царства. Царь скрипнул зубами, с остервенением вцепившись в подлокотники трона.
— Тем не менее, — Катарина смягчила тон, — никому из Ластриков нет необходимости порочить вас. По крайней мере, до тех пор, пока мы, Ваше Величество, будем поддерживать доверительные отношения. Вы сажаете на цепь своего племянника, а Ластрики держать язык за зубами. Более того… — Катарина спрятала вещи обратно в мешочек и надежно затянула на нем ремешки. Тем самым она давала понять, что чем бы ни окончился разговор, доказательства бесчестия Яфы останутся у Ластриков. — Я готова просить моего почтенного брата принять Яфу в свою семью и закрыть глаза на ее позор. Конечно, девочке придется прибегнуть к хитростям, чтоб облапошить беднягу Руфуса, но если она проявит сноровку и смекалку, тайна останется за семью печатями.
— А как же менестрель? — Прищурился царь. — Если он так треплет языком.
— Ваше Величество, слухи разобьются о славное имя Ластриков. Неужели вы думаете, что после того, как царевна войдет в нашу семью, мы станет чернить себя таким позором? — На лице таремки появилась тень презрения.
— Я должен подумать.
— Нет, — решительно отрезала она. — Разговор, Ваше Величество, будет последним. Либо мы договоримся сейчас и разойдемся миром, готовясь к свадебному торжеству, либо разойдемся каждый при своем интересе.
Катарина знала, что царь Рхеля попробует тянуть время. Стоит ей дать слабину, как он нанесет ответный удар. Какой — угадать она не могла, но зная изворотливый ум Ракела, ожидать стоило чего угодно. Наверняка, царь попытается найти менестреля, чтобы заткнуть ему рот, или сделает ответный ход, заставив рифмоплета сознаться в лживости хвастовства. Катарина не стала говорить, что менестрель не покидал Замок на Пике, а остался там, одурманенный хмельными напитками, куреньем хасиса и развратницами-рабынями. Только так леди Ластрик оставалась в полной уверенности, что держит все ниточки.
— Я не могу приказывать Шиалистану. — Когда царь заговорил, голос его сделался ровным, глазам вернулась прежняя зелень, но печать отчаяния осталась вспухшими веками и обескровленными губами. — За ним стоит рхельская знать здесь и купленные на рхельское золото советники в Дасирии. Если я откажусь сейчас, мои дни на троне будут сочтены. Катарина безразлично передернула плечами.
— На кону стоит жизнь царевны, Ваше Величество. И каким способом вы приструните молодчика, меня мало интересует. С дасирийскими советниками Тарем и сам управится. Вы же должны приструнить руку своего племянника здесь, лишить рхельской поддержки. Тарему не нужен торговый путь в обход и новый дасириецский император Шиалистан. Ракел снова вскочил, взбешенной собакой заметался по залу.
Катарина не смогла найти в себе жалости к царю. Она не относилась к тем, кто испытывает удовольствие, глядя на чужие страдания. Но мягкость, свойственная женщинам, у таремок отсыхала вместе с пуповиной, и леди Ластрик не была исключением. Ракел нравился ей, некоторое время назад она даже смотрела на него с вожделением. Наваждение минуло, плоть успокоилась ласками другого мужчины, голова остыла. Сейчас, глядя, как царь не находит себе места, охваченный бессилием, Катарина не чувствовала даже жалости. Она хотела лишь одного — покоя Тарему любой ценой. И не сомневалась, что Ракел найдет выход, лишь бы отвести удар от дочери.
И он нашел его. Смуглое лицо правителя рхельского царства просветлело, он пригласил гостью к столу. Катарина отказалась от вина, а Ракел, наполнив свой кубок, сделал жадный глоток, будто долго мучился жаждой.
— Я готов обменять тайну на тайну, — сказал он, после того, как дыхание его сделалось ровным. — Большой секрет дасириецской регентствующей императрицы-матери, в обмен на скорейший брак между Яфой и Руфусом, до окончания месяца вера?ля. Катарина недоверчиво глянула на Ракела.
— Фарилисса — битая фигура, Ваше Величество. С момента, как было объявлено о помолвке Шиалистана и малолетней императрицы, ее мало что решает.
— А что бы вы сказали, леди Ластрик, скажи я вам, что в Нинэвель нет ни капли императорской крови? Леди Ластрик откинулась на спинку стула, вся обращаясь в слух.
— Я бы попросила Ваше Величество не томить меня недомолвками и продолжать. Глава пятая
Весь день до вечера, Арэн не видел Банру. Знал только, что жрец заботиться о раненых вместе с несколькими девочками, воспитанием которых занималась Мудрая. Воспитанницы были на несколько лет младше Хани, но не боялись ни вида крови, ни лика смерти в застывших взорах умерших.
Тех, кто пережил нападение, осталось немного: из амбара раздавались стоны раненых, женщины успокаивал детей и оплакивали погибших мужей, мужчины слаживали костер по приказу Мудрой. К первым звездам, в северной части деревни, он был готов — широкий, в половину роста взрослого человека, помост, из скрещенных бревен, помазанных древесной смолой. Когда на него стали сносить тела, Арэн понял, что погибших много больше, чем ему казалось.
Вокруг погребального кострища собрались все жители Яркии, в руке каждого, от мало до велика, горел факел. Мудрая долго молилась на родном языке, но слова ее молитв угадывались без труда. Когда речь закончилась, женщина обильно полила умерших маслом и первая подожгла траурное ложе. Ее примеру последовали остальные. Скоро языки пламени взвились к небесам, заревом осветив скорбь на лицах сельчан.
В «Медвежьей лапе» поселилась тишина. Столы пустовали, из-за шкуры не тянуло запахом свежеиспеченной сдобы и бараньей похлебки. Но к ужину им подали свежих колбасок с салом, вяленую рыбу и запеченные в горшках грибы с картофелем и луком. Арэн вяло орудовал ложкой и поглядывал, как Миэ снова заливает в себя вино.
