Роджер Желязны - Имя мне – Легион
– Я думаю, вы достигли восхитительного соответствия текста темам снимков: маленькие афоризмы под каждой фотографией.
– Возможно, что-нибудь вспомнится?
– Да, – сказал я, и один из отрывков внезапно пришел мне на память. – Я помню снимок дельфина в прыжке, когда вы поймали его тень над водой, подписанный: «В отсутствии отражения, что боги…»
Она хихикнула:
– Долгое время я думала, что эта подпись чересчур уж остроумна. Однако, позднее, когда я получше узнала моих дельфинов, я решила, что это не так.
– Я часто задумывался над тем, какого сорта религией или религиозными чувствами они могут обладать, – сказал я. – Религиозное чувство было общим элементом для всех человеческих племен. И казалось бы, что нечто подобное обязательно должно было бы появиться, когда достигается определенный уровень разумности, в целях установления взаимоотношений с тем, что по-прежнему находится за пределами досягаемости разума. И хотя меня ставило в тупик, какие именно формы приняло бы это среди дельфинов, само по себе замечание это заинтриговало. Вы сказали, что у вас есть какие-то соображения на этот счет?
– Я много размышляла, наблюдая за ними, – ответила она, – я пыталась анализировать их характеры, исходя из их поведения и физиологии. Вы знакомы с тем, что писал Йоганн Хьюзинга?
– Слабо, – признался я. – Прошло немало лет с тех пор, как я прочел «Хомо Людус» и книга поразила меня – грубый набросок того, что ему никогда не завершить полностью. Но я помню основную его посылку: свое бытие культура начинает как разновидность сублимированного игрового инстинкта, элементы священнодействия и праздничных состязаний, продолжавшихся одновременно с развитием институтов, и, возможно, остающихся навечно присутствовать на каком-то уровне – хотя на анализе современного мира он остановился совсем коротко.
– Да, – сказала она, – инстинкт игры. Наблюдая за их развлечениями, я не раз думала, что они настолько хорошо приспособились к своему образу жизни, что у дельфинов никогда не возникало нужды развивать комплекс общественных институтов, так что они находятся на тех уровнях, что гораздо ближе к ранним ситуациям, учитываемым Хьюзингой – условия жизни их явно благоприятствуют дельфиньим вариантам праздничных спектаклей и состязаний.
– Религия-игра?
– Это не совсем точно, хотя я думаю, это часть истины. Проблема здесь заключается в языке. У Хьюзинги была причина использовать латинское слово «людус». В отличие от греческого языка, который имеет различные термины для праздности, состязаний, различного времяпрепровождения, латинское же слово обозначало основное единство всего этого и сводило к единой концепции, обозначающейся словом «людус». Различие между игровым и серьезным у дельфинов наверняка отличается от наших представлений так же, как наше – от представления греков. Наш разум, тем не менее, способен представить себе значение слова «людус», и мы можем объединить примеры деятельности всего широкого спектра образов поведения, рассматривая их как формы игры – и тогда мы имеем наилучшую позицию для предположений так же, как и для интерпретаций.
– И таким образом вы выводили заключение об их религии?
– Нет, конечно. Я только сделала несколько предположений. Вы говорите, что у вас ничего подобного не было?
– Ну, если я и строил предположения, то только нахватав чего попало с потолка. Я бы счел это какой-то формой пантеизма – возможно, нечто родственное менее созерцательным формам буддизма.
– Почему – менее созерцательным? – поинтересовалась она.
– Из-за активности, – пояснил я. – Да они ведь даже не спят по-настоящему, ведь так. Они регулярно поднимаются наверх, чтобы дышать. Они всегда в движении. Как бы им дрейфовать под каким-нибудь коралловым эквивалентом храма в продолжении какого-либо времени, а?
– А как вы думаете, на что был бы похож ваш мозг, если бы вы никогда не спали?
– По-моему, это трудно представить. Думаю, что это мне показалось бы крайне утомительным со временем, если не…
– Если не что?
– Если бы я не получал отдыха в виде периодической дневной дремоты, я полагаю.
– Я думаю, что тоже самое может быть и у дельфинов, хотя с умственными способностями, которыми они обладают, я не нуждалась бы в периодичности.
– Я не совсем вас понял.
– Мне кажется, они достаточно одарены, чтобы одновременно и дремать, и обдумывать что-нибудь сквозь дремоту, а не рвать процесс мышления на кусочки.
– Вы имеете в виду, что они постоянно слегка подремывают? Они отдыхают душой, мечтают, отстраняясь на время от мира?
– Да, мы делаем то же самое – только в гораздо меньшей степени. Это нечто вроде постоянных размышлений на заднем плане, на уровне подсознания: слабый шум, продолжающийся, пока мы заняты каким-либо важным делом, и более давящий на сознание. Мы учимся подавлять его – это то, что мы называем «учиться сосредотачиваться». Сосредоточиться – в какой-то степени означает «удержать себя от дремоты».
– И вы считаете, что дельфины одновременно могут и спать, и вести нормальную умственную деятельность?
– Да, нечто вроде этого. Но в то же время я представляю себе этот сон как некий особый процесс.
– Что значит «особый»?
– Наши сны в значительной степени визуальны по своей природе, ибо во время бодрствования мы ориентированы в основном на видеоряд. Дельфины же, со своей стороны…
– Ориентированы на звукоряд. Да. Если допустить этот эффект постоянного сна и наложить его на нейрофизиологическую структуру, которой они обладают, то похоже, что они могут плескаться, наслаждаться своими собственными звуковыми снами.
– В какой-то мере – да. А не может ли подобное поведение быть подведено под термин: «людус»?
– Я даже не знаю.
– Одна из форм его, которую греки, конечно, рассматривали как особый вид деятельности, дав ей название «диагоги», лучше всего переводимое как «умственное развлечение», «досуг для ума». В эту категорию входила музыка, и Аристотель, размышляя в своей «Политике», какую пользу можно извлекать из нее, допуская, в конце концов, что музыка могла приносить пользу, делая тело здоровым, способствуя определенному этосу и давая нам возможность наслаждаться вещами в собственном виде – что бы это ни означало. Но, принимая во внимание акустический «дневной сон» в этом свете как музыкальную разновидность «людуса» – хотела бы я знать, не может ли это действительно соответствовать определенному этосу и благоприятствовать особому способу наслаждения?
– Возможно, если они владеют опытом.
– Мы по-прежнему даже близко не понимаем значения иных звуков. Полагаете, они озвучивают какую-то часть этих опытов?
