Анна Котова - Сказания земли Ингесольской
Весь выходной на воде, цаплю не увидели, как ни всматривались, и до Урокана не дошли, зато в сетку попались две кужки размером с ладонь, две полосатых хойлы чуть поменьше, пяток малежек и несколько совсем мелких, этих отпустили. А крупных почистили и зажарили на прутиках. Ерка развел костер прямо на узкой полосе песка между водой и сплошным лесом. Если бы не комары, счастье было бы полным, но куда от них денешься? Пляжик маленький, три метра в длину, полметра в ширину, слева камыш стеной, справа — островок стреловидной темно-зеленой водяной травы с крохотными белыми цветами на верхушке, а за ним сплошным ковром качались на пологой волне глянцевые округлые листья, и среди них приподнимались над поверхностью зеленые шарики на ножках — бутоны.
Почудился далекий барабанный рокот, внутри что-то сжалось и заныло, заложило уши, волна плеснула прямо по сердцу, обдавая холодом, по плечам пробежал озноб. С чего, солнце же шпарит вовсю, теплынь…
Кувшинки вот-вот зацветут.
И когда они зацветут…
— Будешь еще рыбу? — спросил Ерка.
— А?.. нет, спасибо, больше в меня не поместится. Доедай.
Пацан кивнул и вгрызся в сочный поджаристый рыбий бок.
--
Близился солнцеворот — солнце взбиралось на вершину неба, чтобы затем скатываться с нее до самой Долгой ночи. К великому летнему празднику сельчане готовились загодя, чем ближе Верхушка, тем больше было суеты. Девчонки шушукались и стреляли глазами. Парни косились в их сторону и ухмылялись. В магазине раскупили весь запас цветной тесьмы, лент и блестящих пуговиц. Ирена не удержалась, тоже запаслась. Хелена сказала — приходи, будем к Верхушке нарядное шить. Ирена испугалась: ой, шить! Не умею… Оказалось, впрочем, что никто и не ожидает от нее портновских чудес. Главное было — чтобы поярче и попестрее. Так что она сидела рядом с Хеленой во дворе на лавочке, возле импровизированного столика, — два чурбака и две доски, — и нашивала в варварском беспорядке разноцветные ленточки и пуговки на обыкновенную джинсовую рубашку. Получалось диковато, но, пожалуй, красиво.
— Тут бы еще что-нибудь пушистое, — в порыве вдохновения сказала Ирена, оглядывая результаты рукоделья.
— Можно, — согласилась Хелена. — Погоди-ка…
Ушла в дом, вернулась со свертком. Высыпала перед Иренкой целый ворох меховых обрезков.
— Ни на что другое не годятся, — пояснила хозяйка. — Только к твоей рубахе прицепить. Постой, постой, ты что это — в шкурку иглой? Иглу поломаешь, пальцы исколешь. Смотри, как надо. Берешь шильце…
Ирена неловко тыкала шилом в край мехового лоскута, продергивала толстую нитку, снова тыкала. Хелена одобрительно кивала.
— К осени, глядишь, и рукавицы научишься шить, а там и полушубок себе стачаешь… — Увидела ужас в глазах девушки, засмеялась. — Да теперь времена другие, теперь не всякая умеет. А раньше все сами… У тебя ничего, выходит. Вот, помню, было мне лет как тебе, я себе к Верхушке красную рубаху собрала. Тогда как раз отец в город ездил, привез ткань, огнем горела. Нейыгын увидел меня в той рубахе — забыл как говорить.
Вздохнула, покачала головой:
— Ай, какой был Нейыгын… Мы с ним с той Верхушки долго, долго… Я к нему сама подошла. Так — робела, а на Верхушку можно.
И замолчала, уронила руки, сидела, смотрела в никуда, улыбаясь давнему.
— Это твой муж? — спросила Ирена.
— Нет, муж был Оргай. Муж потом… Нейыгын после на Сайне женился, ты ее знаешь. А мы с ним так, любовь была, да прошла. А у тебя с Кунтой что?
Вздрогнула. Шило впилось в ладонь.
— Ничего.
— Да не хочешь — не говори, только я же не слепая. Вижу.
Хорошо, что ты не видишь, на самом-то деле, — подумала Ирена, слизывая с ладони каплю крови.
Засобиралась домой. И руку вот поранила, и вообще…
Остальное лучше дома дошью. Там никто не будет спрашивать, что у меня и с кем.
--
Они как сговорились, честное слово. Заходили в библиотеку, заводили разговоры — и неизбежно сворачивали на одну и ту же тему, и каждый приплетал к слову Кунту. Постепенно Ирена начала осознавать, о чем толкуют и чего от нее ждут. Солнцеворот — праздник жизни и огня, солнцу на радость всякий жар — от пламени ли, от горячих ли тел. В глазах сельчан они с Кунтой, оказывается, уже были парой. Само собой разумелось: эти двое будут праздновать во всех смыслах вместе, вплоть до соития. Оно, в общем, и так не табу, а на Верхушку вообще благо, солнцеликому Айче, дающему жизнь, угодна человечья любовь. Потому и принаряжаются, потому и глазами стреляют, потому и ухмыляются: предвкушают. Соединившиеся в ночь солнцеворота будут счастливы, даже если потом остынет. Еще лучше, конечно, если будет гореть ровно, чтобы женитьба и дети…
Ой нэ, что делать, нет, только не Кунта! Он хороший, но как подумаю… Ни за что…
Наконец и он сам явился. Смущался, косил взглядом в сторону.
— Верхушка уже завтра, — а смотрит куда угодно, только не на Ирену.
— Ну да, — ответила она.
— Ты же пойдешь со мной, правда?
Ирена зажмурилась. Духи Ингесолья, дайте сил. Попыталась вывернуться:
— Все пойдут, и я со всеми.
Отступись, пожалуйста.
— Нет, Ирена Звалич, — и наконец взглянул прямо. — Не со всеми, а со мной. Пойдешь?
Не хочет догадываться. Куда деваться… Придется отказывать — ясно и недвусмысленно.
— Кунта, ты не обижайся только… С тобой — нет.
И конечно, обиделся, задохнулся даже, побагровел, кулаки стиснул — вылетел из библиотеки, злой на весь мир. Ойе, варак, как же нехорошо вышло…
Сидела, ссутулясь, закрыв лицо руками. На душе муторно. Знаешь, что сказала — правильно, и не могла иначе, а все равно…
Не хочу я этого праздника. Для себя — не хочу. Единственный, с кем бы… а, глупости какие, вот единственный-то будет, в отличие от всех прочих, на работе, этому точно не до меня в такую ночь.
Может, вообще не ходить? Запереть дверь… Не дадут — вытащат, каждый ведь постучит, спросит, что с тобой? Всем — радость, а ты хандришь? Вылезай, наряжайся, пляши, да, глядишь, найдешь кому и глазки состроить, не Кунте, так еще кому… Не хочу!
Или уйти в лес на весь день, и плевать, сколько духов облизнутся, заслышав мои шаги. Сожрут — и ладно. Зато сразу все проблемы одним махом…
Или…
Никаких или, Ирена Звалич, и не думай даже!
Все падало из рук, чайник чуть не сожгла, ведро опрокинула, пришлось вытирать — так выпрямляясь с тряпкой, стукнулась головой о дверную ручку, аж искры из глаз. Пыталась спать — куда там. Всю ночь то ложилась, то вскакивала. Когда окна посерели, оделась, все равно уже не усну. Джинсы, матерчатые тапочки на босу ногу, первая попавшаяся майка. Усмехнулась, накидывая на плечи праздничную рубашку. Спороть бы это все, но не сейчас — сейчас я скорее руки себе распорю. Ладно, какая ни есть, от росы сгодится.
