Джон Норман - Странники Гора
– Славно, – сказал Альбрехт, её господин, сопроводив слова улыбкой, – для тарианской рабыни.
Девушка улыбалась, потупив взор. Это была храбрая девушка. Я восхищался ею. Ясно было видно, что она привязана к Альбрехту чем-то большим, чем цепь раба.
По жесту Камчака Элизабет Кардуэл вступила в круг. Теперь она была испугана. Она, впрочем как и я, предполагала, что Камчак победит Конрада. Если бы это было так и если бы даже Альбрехт нанес мне поражение, что было весьма вероятно, очки были бы равны. Теперь, если я проиграю, она станет кассарской рабыней. Альбрехт усмехался, слегка помахивая бола – не раскручивая пока, но покачивая слегка, как маятник, рядом со стременем каийлы. Он взглянул на Элизабет.
– Беги, – сказал он. Босоногая Элизабет рванулась к черному копью. По-видимому, она наблюдала за бегом Туки и кассарской девушки, пытаясь научиться их манере, но, разумеется, она была совершенно неопытна в этом грубом спорте кочевников. Так, например, она не училась считать удары сердца каийлы, тогда как другие девушки под руководством своих господ тренировались, пока не вырабатывали у себя хорошее чувство времени. Некоторые рабыни народов фургонов, хоть это звучит невероятно, до совершенства были выучены искусству избегания бола, и такими девушками их хозяева очень дорожили и использовали в состязаниях. Одной из лучших у степняков, как я слышал, была кассарская рабыня, быстрая тарианка по имени Дина. Она участвовала в забегах более двухсот раз. Почти всегда она ухитрялась задержать свое возвращение в круг и сорок раз – невероятный успех – ей удалось достигнуть копья.
На счет пятнадцать Альбрехт с поющим бола с невероятной скоростью молча рванулся за бегущей Элизабет Кардуэл. То ли она неправильно рассчитала время или быстроту всадника, но когда она обернулась, он был уже рядом с ней. Она вскрикнула, когда бола ударило её, мгновенно связав ноги и бросив её на землю. Казалось, прошло не больше чем пять или шесть ударов сердца, а Элизабет с запястьями, грубо привязанными к лодыжкам, была брошена на траву у ног судьи.
– Двадцать пять, – провозгласил судья.
В толпе раздался одобрительный шум, хотя и состояла она в основном из тачаков, зрители были восхищены великолепным представлением.
Плачущая Элизабет дергалась и хваталась за ремни, удерживающие её, оставаясь совершенно беспомощной.
Судья проверил ремни.
– Связана надежно, – сказал он.
Элизабет застонала.
– Радуйся, маленькая дикарка, – сказал Альбрехт, – сегодня ночью в шелках удовольствия ты будешь танцевать танец цепей для кассарских воинов.
Девушка отвернулась, вздрогнув. Она страдальчески вскрикнула.
– Тихо, – сказал Камчак.
Элизабет затихла и, борясь с слезами, молча лежала, ожидая, когда её освободят.
Я срезал ремни с её запястий и лодыжек.
– Я старалась, – сказала она мне со слезами на глазах, – я старалась.
– Некоторые девушки, – сказал я ей, – бегали от бола более чем сотни раз. Они специально тренировались.
– Сдаешься? – спросил Камчака Конрад.
– Нет, – сказал Камчак, – ещё мой второй всадник должен участвовать.
– Он даже не из народов фургонов, – сказал Конрад.
– Все равно он будет участвовать.
– Он не сделает это быстрее чем за двадцать пять ударов.
Камчак пожал плечами. Я знал, что двадцать пять было замечательным временем. Альбрехт был великолепным наездником и опытным в этом спорте, хотя на этот раз его жертвой была только всего-навсего нетренированная рабыня, девушка, ни разу до того не бегавшая от бола.
– В круг, – сказал Альбрехт другой кассарской девушке.
Она была прекрасна.
Она быстро вошла в круг, глубоко дыша, высоко держа голову.
Она выглядела умной.
У неё были черные волосы.
Я заметил, что её лодыжки были чуть мощнее, чем признано желательным для рабыни. Они, должно быть, много раз выдерживали тяжесть её тела в быстрых поворотах и прыжках. Я пожалел, что не видел, как она бегает, потому что большинство девушек имеют свою манеру бега; если ты её уже видел несколько раз, скорость и уловки можно предвидеть. До того, как она вошла в круг, я видел, как она разминалась неподалеку – она немного пробежалась, расслабляя ноги, ускоряя кровь.
Я понял, что она опытная соперница.
– Если ты выиграешь для нас, – сказал ей Альбрехт, улыбаясь с седла каийлы, – этой ночью тебе дадут серебряный браслет и пять ярдов алого шелка.
– Я выиграю для тебя, господин.
Мне показалось, что она была чуть высокомерна для рабыни.
Альбрехт оглянулся на меня.
– Эта рабыня, – сказал он, – ни разу не была пленена ранее чем за тридцать два удара.
Я заметил, как что-то дрогнуло в глазах Камчака, казавшегося безучастным.
– Она великолепная бегунья, – сказал он только.
Девушка рассмеялась.
Она посмотрела на меня с презрением, хотя и был на ней надет тарианский ошейник, хотя и носила она кольцо в носу, хотя и была она клейменая рабыня, одетая в кейджер.
– Пари, – сказала она, – что я добегу до копья.
Это разозлило меня. Более того, я не мог не заметить, что хотя она была рабыней, а я свободным человеком, она не обратилась ко мне, как того требовал обычай, как к господину. Мне было безразлично это обращение, но оскорбление меня задело. Наглая девка.
– Пари, что нет, – сказал я.
– Твои ставки!
– А твои?
Она рассмеялась.
– Если я выиграю, ты отдашь мне бола, а я подарю его моему господину.
– Согласен, – сказал я. – А если выиграю я?
– Не выиграешь!
– Но если?
– Тогда я отдам тебе золотое кольцо и серебряную чашу.
– Почему это рабыня имеет такие богатства?
Она вздернула голову, не соблаговолив ответить.
– Я дарил ей несколько таких штучек, – сказал Альбрехт.
Теперь я мог ручаться, что девушка, стоящая передо мной, не была обычной рабыней и существовала очень веская причина, почему ей позволено было иметь такие вещи.
– Я не хочу твое золотое кольцо и серебряную чашу, – сказал я.
– Что же тогда ты хочешь? – спросила она.
– Если я выиграю, я возьму в награду поцелуй наглой рабыни.
– Мерзкий слин! – крикнула она, и глаза её вспыхнули.
Конрад и Альбрехт рассмеялись. Альбрехт сказал девушке:
– Это разрешено.
– Ну хорошо, тарларион, твое бола против поцелуя. – Ее плечи дрожали от возбуждения. – Я покажу тебе, как может бегать кассарская девушка!
– Ты много о себе думаешь, – ответил я, – ты не кассарская девушка, а всего-навсего рабыня кассаров.
Ее кулаки сжались. В бешенстве она оглянулась на Альбрехта и Конрада.
– Я побегу, как никогда ещё не бегала! – крикнула она.
Альбрехт сказал про эту девушку, будто бы она ни разу не была пленена ранее чем за тридцать два удара.
