Ольга Кузнецова - Просто солги
— Твоя личная жизнь — моя личная жизнь, забыла? — усмехается он.
У меня безумно чешутся руки, и я уже не знаю, что сильнее: я или мое желание врезать ему по смазливой физиономии.
Но вместо того, чтобы продолжать упрекать меня, он просто спрашивает:
— И как я? Таким меня представляла.
Я — неуверенно — киваю.
А он так же — неуверенно — улыбается.
— А ты сильная, Кесси. В моем вкусе.
В его словах неприятный подтекст, двойное дно, можно сказать. Он не давит, нет, но я понимаю: сам он давно уже все решил.
— А не пошел бы ты, Джо?! — вскипаю я, не в силах больше выносить его опасный взгляд.
Вопрос тяжелым облачком повисает в комнате, и я на какой-то момент задерживаю дыхание.
Воздух буквально пропитан желанием, и в таких местах в хороших фильмах, он и она бросаются друг на друга, впиваясь друг друга в страстном поцелуе. Но меня что-то держит.
Посмеиваясь над моей неуверенностью, Джо быстрым рывком валит меня на кровать-диван-кушетку в горизонтальном положении. И он — сверху. И мне кажется, что когда я целую его губы — это губы Кима, когда касаюсь его холодной напряженной спины — я касаюсь оледенелого тела Кима.
Когда тихонько произношу его имя, мне тоже кажется, что с моих губ соскальзывает нечто совсем другое.
Кажется.
12. "Любовь — это еще один извращенный способ убить нас. Меня она убила"
Я не люблю Кима — по крайней мере, не считаю то чувство, которое испытываю к нему, любовью. Я не думаю о нем 24 часа в сутки, я не вывожу его имя на запотевшем оконном стекле, я не читаю новостную хронику только ради того, чтобы между бездушных букв разглядеть его там, между колонкой редактора и прогнозом погоды.
Я не его, не Кимова. Я сама по себе.
Если бы он сейчас услышал каким-то мистическим образом все мои мысли, то ухмыльнулся бы и одними губами прошептал: Лгунья Кесси.
И оказался бы прав, черт возьми.
…
Лея неожиданно появляется в дверях, и в этот момент мне кажется, что эта девушка — самый счастливый человек на свете, а я всего лишь радуюсь вместе с ней, как последняя идиотка. У нее в руках крохотный круглый чемоданчик, а ее глаза — самые яркие в мире глаза.
В этот момент я впервые могу разглядеть ее поближе: чуть раскосые азиатские глаза, высокий лоб, черные как смоль длинные волосы с ровной излишне отросшей челкой и диким количеством тонального крема на лице. Я не знаю, сколько ей лет, но выглядит она определенно старше, чем есть на самом деле. Очередное внутреннее чувство.
Встречаясь со мной взглядом, она только удивленно вскидывает черные выщипанные брови и просто улыбается. Затем равнодушно кидает чемоданчик в дальний угол комнаты и валится на мою кушетку-диван-кровать, смешно при этом раскинув руки и ноги, точно морская звезда.
— Как дома? — Я решаюсь начать разговор, потому что знаю, что из Леи все нужно вытаскивать стальными клещами.
Она пожимает плечами и начинает улыбаться еще шире. Я ей в чем-то завидую. Даже.
— Они, конечно, все удивились, когда меня увидели. Меня ведь уже успели похоронить, представляешь?
— И как ты им все рассказала? — с сомнением спрашиваю.
— Так и рассказала. Что теперь стала обыкновенной шлюхой.
— А они?
— А что они? — Лея вновь счастливо пожимает плечами. — Они ждут меня на следующее Рождество.
…
В парке пусто. Но у меня такое ощущение, что опустел не только парк — в неведомую черную дыру засосало весь мир. Вся вселенная погрузилась в какой-то равнодушный, безмятежный сон. Сон без сновидений.
Казалось, едва сошел снег, все должно было бы случиться с точностью до наоборот. Но не случилось.
Я сижу на холодной узкой скамейке без спинки. Ноги поджаты, руки упираются в железные перекладины, а в глазах снова туман — на этот раз осознанный. Я не видела, не вижу и не хочу ничего видеть.
Не сразу замечаю — рядом со мной кто-то сидит и тоже молчит. Значит, тоже есть, о чем молчать.
Я чувствую монотонную дрожь, исходящую от тела этого кого-то. Поворачиваюсь.
На вид девочке едва десять лет. Тощая, молчаливая, с отсутствующим взглядом и… и чем-то похожая на меня. Но, наверное, все это мне только кажется, потому что у нее тоже бежевая лента в волосах. У нее черные короткие волосы, густые хмурящиеся брови и слегка вздернутый носик. Опасное сочетание.
— Я Кесси, — протягиваю незнакомке руку, и она с сомнением прикасается к моей ладони кончиками своих пальцев. Как будто пробует новую почву, проверяет.
— Жи, — просто отвечает она и снова принимается смотреть куда-то глубоко в пустоту.
— Француженка? — вскидываю бровь я.
— Не-а. — На ее миловидном личике проскальзывает некое подобие улыбки. — Это от Джейн. Но мне нравится Жи.
— Не холодно? — интересуюсь я, оглядывая ее тонкие оголенные плечики.
Жи резко дергается всем телом, но язык ее говорит совершенно обратное:
— Ни капельки.
Во мне просыпается то чувство, которое я ненавижу сама больше всего в жизни, — жалость. Нехотя, будто сама не понимаю, что делаю, я стягиваю с себя темно-синий жакет с оторванной пуговицей и протягиваю его девочке.
— На, держи. Немного согреешься.
— А ты? — спрашивает она, с точностью копируя мое выражение лица и забавно вскидывая бровь.
— Мне не холодно, Жи, — настаиваю. На самом деле мне холодно, но ей не стоит об этом знать.
Она осторожно выдергивает пиджак из моих рук и быстро, точно только и ждала момента, когда ей предложат что-нибудь из одежды, натягивает его на себя. Жакет ей сильно велик, но она только поплотнее запахивает подол и прячет внутри него замерзшие ладошки.
Я же остаюсь в одной тоненькой кофточке — такой же дико открытой и неприличной, как и все, чем делятся со мной девушки, с которыми мне приходится жить. Я ожидаю, что ветер тут же обдаст мое полуобнаженное тело холодным резким порывом, но вместо холода я чувствую только свежесть и облегчение. Как будто скинула с себя лишний груз.
— Спасибо, Кесси, — спустя несколько минут безмолвного разговора обращается ко мне Жи. — За пиджак спасибо. А еще спасибо, что не звонишь в полицию, — еле слышно бормочет она, но она не знает, что я все слышу, все чувствую.
