Наталья Корнева - Ювелир. Тень Серафима
Вопреки распоряжению, Кристофер не двинулся с места, оставшись недвижно стоять перед своим высочайшим повелителем.
- Милорд, тягостные события последних дней, должно быть, утомили вас, - не спеша, с умеренным подобострастием проговорил он.
Льстить - очень тонкое искусство. Это как в кулинарии - стоит чуть-чуть отойти от пропорций, и самое чудное блюдо оказывается безнадежно испорчено. В общении с теми, от кого зависит твоя жизнь, еще сложнее: нет книг, нет проверенных рецептов, нет никакой однозначности... всё определяется опытным путем. Итак, ровно столько подобострастности, чтобы усладить требовательный слух правителя, а не вызвать раздражение излишней приторностью, чем грешили многие придворные.
- Правитель совсем не дает себе отдыха, в самоотверженных мыслях о нуждах и заботах подданных забывая о собственном благополучии. Ледум не мог бы и мечтать о лучшем лорде-защитнике. Мне, как и многим, невыносимо видеть вас в таком состоянии... Я не могу... оставить вас в гневе... оставить вас в печали.
Лорд Эдвард молча открыл глаза и смерил Кристофера тяжелым оценивающим взглядом. По собственной инициативе начинать разговор с лордом после того, как тот совершенно однозначно его закончил? Неслыханная дерзость. Но хуже того, в неслыханно дерзких словах была своя тошнотворная доля истины: правитель действительно чувствовал усталость. Смерть младшего сына, предательство старшего, загадочное покушение на него самого и замаячившая на горизонте перспектива близкой непростой войны - как ни странно, всё это давало мало поводов для радости. Последние дни правитель не расставался с "Властелином", что только усугубляло психологическое утомление.
- Простите мне мою навязчивость, милорд, - под взглядом правителя горло Кристофера мгновенно пересохло. Аристократ перевел дух и чуть понизил голос, ибо тот выдавал, выдавал его с головой, звеня от напряжения, - но лучше понести наказание, чем проявить равнодушие к своему господину. Разумеется, я не смею и мечтать о благосклонности, но... Позвольте мне дотронуться до вас. Я буду счастлив угодить.
Лорд Эдвард небрежно откинулся на спинку низкого бархатного диванчика и вытянул ноги, приняв гораздо менее формальную позу. В сумраке глаз появилось иное выражение: пренебрежительное, лениво-циничное. Вообще, взгляд создавал впечатление змеиного: матовые, полуприкрытые веками глаза кобры, откровенно скучающей, слишком сытой для броска. "Чем ты можешь меня удивить, мальчик? - почти читалось в них. - Ну что ж... попробуй".
Кристофер, однако, был уже не юноша, но молодой мужчина, многого достигший за немногое время. Должно быть, не последнюю роль в этом сыграла внешность. Для лорда Эдварда, как и для многих, рожденных в Ледуме во времена его правления, красота являлась абсолютом. Красота не имела ни пола, ни возраста: человек мог быть красив, либо нет - только это имело значение. Кристофер же был обладателем редкой, по-настоящему аристократической красоты. Он происходил из одной из самых древних и благородных семей Ледума, и о чистоте его крови говорил безукоризненно черный цвет волос, яркий и насыщенный, и светлая, похожая на дорогой фарфор кожа.
Надо сказать, классически черный цвет волос считался в Бреонии эталоном - наравне с ним, как исключение из правил, находился только чистый белый, который встречался необыкновенно редко: один на тысячу черноволосых. Волосы других цветов, представлявшие собой различные тона и оттенки - темно-коричневые, каштановые, русые, серые, пепельные, золотистые, их смеси и разновидности, - считались нечистыми, и тем хуже, чем дальше они уходили по цветовой палитре от идеала. Наибольшую предубежденность возбудили против себя обладатели рыжих волос - бытовало поверье, что в их жилах течет ядовитая кровь оборотней, сильфов или иной нечисти.
Кончиками пальцев Кристофер чуть тронул молоко, белевшее в ванночке для омовения: то успело остыть до состояния освежающей прохлады. Однако, сие совершенно не годилось. Требовалось расслабляющее тепло, поэтому маг мысленно задал все нужные условия. Почти всегда висевший на шее медальон с синим корундом немедленно выполнил команду. Сам минерал был небольшого размера, зато цвет - безупречен: бархатисто-васильковый, умеренной интенсивности, что позволяло ценить его на порядок выше темных окрасок. Виски отозвались глухой болью - в поздний час лорд был без Властелина, однако на пальцах величаво сияли платиной белые перстни с алмазами. Камни пропустили импульс, но вернули автору рожденное им возмущение энергетического пространства, неизбежный побочный эффект.
Вообще, совершать магические воздействия рядом с хозяином алмазов было себе дороже - блокировал тот или нет, но камни всегда зеркально возвращали искажение, словно стремясь вернуть энергию в первоначальное состояние. И если преобразование было сложным и энергозатратным, оно вполне могло кончиться плачевно. Тем не менее, несмотря на все зримые преимущества алмазов, немногие маги способны были пользоваться этими своенравными камнями, а среди правителей предпочтение им - и почти исключительно им - отдавал только лорд Эдвард, за что и именовался, естественно, за глаза, алмазным лордом.
Но это было простенькое преобразование: необходимые расчеты пронеслись в голове у Кристофера в один-единственный миг. Тепловые воздействия чрезвычайно любопытны: они происходят незаметно для глаза, однако, все составные части вещества с незначительной энергией связи претерпевают значительные изменения. Способом бесконтактного взаимодействия маг вводит необходимое тепло, что изменяет энергетическое состояние объекта.
Итак, сапфир мгновенно передал информацию. Колебание атомов в молекулах усилилось, межмолекулярные силы взаимодействия уменьшились, химические связи разорвались, и, как следствие, расстояние между движущимися частицами и объем вещества увеличились. Все это привело к снижению вязкости, ослабеванию сил поверхностного напряжения и выделению тепловой энергии, что, собственно, и требовалось.
Иными словами, опуская вульгарную точность подробностей, молоко сделалось теплым.
Внешне ничего не поменялось. Но теплая молочная ванночка, самой комфортной температуры, была уже готова. Щелчком пальцев Кристофер погасил голубой электрический свет, одновременно зажигая более подходящие случаю свечи. Бросив в курящиеся благовония щепотку светло-коричневого порошка, он опустился на колени и высыпал в молоко горсть лепестков: розы, пионы и какие-то неизвестные экзотические цветы, вызывающе яркими хлопьями поплывшими в непорочной и благостной белизне. Аромат их немедленно усилился. Тонкой струей незаметно вливался в него дымок опиума, модного нынче в высшем обществе Ледума. Воздух становился сладок, сладок, как патока, и загустевал прямо на глазах. Воздух пах ванилью и медом, пах так сильно, что его было больно вдыхать: легкие разрывались от сладости. Пальцы предательски дрожали, но Кристофер велел себе успокоиться и, смирив взволнованное дыхание, снял с ног правителя домашние туфли из мягкой цветной кожи. Прикосновение это было сродни прикосновению к божеству, отозвавшись нутряной, неподвластной никакому контролю дрожью. Взяв в руки большую морскую раковину, блестящую от лака и просвечивающую неземными красками, Кристофер принялся осторожно лить молоко на ступни своего господина, чуть смея касаться их мокрыми цветами.
