Александр Авраменко - Красно Солнышко
- По Славянской Правде вору руки рубят…
Огонь искать не надо. Похоже, чужаки готовились пировать в честь добытого добра, так что углей предостаточно… Ставр мгновенье примеривается, сталь взблёскивает на ярком весеннем солнышке… Дикий вопль, отзывающийся эхом в толпе. Обе кисти, с искривлёнными ревматизмом суставами, падают на гальку. Последним движением умирающих мышц пальцы скрючиваются, а двое воинов, ухватив ещё не сообразившего, что произошло старика, с силой суют обрубки в огонь. Тот бьётся, ревёт раненым туром, потом лишается чувств. Князь снова открывает рот:
- По Правде нашей, за убийство родича карает род убивца смертью. Око за око. Зуб за зуб. Дружина – наш род. Пали други наши, наши родовичи. Отомстим за смерть. Не щадить никого…
Жестоко, но справедливо. Воины обнажают мечи, надвигаются на толпу. Там понимают, что пришла смерть. Вой, казалось, заставляет дрогнуть небеса, и князь машет головой.
- Мужчин, если есть…
Находят ещё двоих, затесавшихся в самую гущу. Расправа коротка: вначале им рубят руки, потом ноги, и, в последнюю очередь, голову. Всех раздевают донага. Женщин, что помоложе и посмазливей, привязывают к вбитым в землю колышкам, и к ним выстраивается очередь желающих. Остальных… Вскоре вниз по ручью уплывают мёртвые тела. Пощады нет. Хоть и противно, но Брячислав понимает, что если славяне хотят здесь остаться, то надо сразу показать, что любая попытка навредить его людям будет караться быстро и без всякой пощады. Так что эта резня – просто вынужденная необходимость. Хвала Богам, что грудных детей нет. Видно, нелегко племени пришлось зимой. Не выжили. Или запрет у них на это…
- Княже…
Воины кидают перед ним худенькую девушку. Почти девочку. Та пытается прикрыться руками, но… Брячислав отворачивается, и тут ему на глаза попадает Слав со своим волком.
- Эй, отрок!
Юноша вскакивает, подбегает к князю, и Брячислав толкает девчонку к юноше:
- Забирай.
Слав недоумённо смотрит то на подарок, то на князя:
- А что мне с ней делать, княже?
Дружинники смеются. Брячислав показывает на трудящегося над растянутой пленницей очередного воина:
- А вон, что тот делает, то и ты. Коли стесняешься – шатров много. Главное, вшей не подхвати. Или блох.
До юноши, наконец, доходит, что ему советуют. Слав хватает пленницу за длинные чёрные волосы, пахнущие прогорклым жиром, тащит в первый попавшийся шатёр, весь в дырах от стрел. Спустя некоторое время слышен тоненький вскрик боли. Кто то смеётся:
- Знать, девица попалась!
Все вновь веселятся… Но вот всё и заканчивается. Пять застывших неподвижно тел, привязанных ремешками к кольям, с безобразно раскинутыми ногами. Лужи крови. Всё ещё лежащий без сознания искалеченный старик. Кто-то из дружинников направляется к нему, обнажая на ходу меч, но князь останавливает его:
- Оставь. Пусть расскажет остальным, что здесь случилось…
Из шатра выходит, оправляя доспехи, Слав. Волк, оставшийся перед входом в шатёр, неспешно поднимается, идёт рядом.
- Ты её кончил?
Спрашивает Брячислав, и по тому, как потрясённо смотрит на старшего юноша, понимает, что у того даже в мыслях не было ничего подобного. Князь открывает было рот, собираясь отдать жестокий приказ, и вдруг замирает на полуслове – этого делать нельзя. У парня была его первая женщина… И после такого убить её? Юноша просто не сможет. Или надломится духовно. Мысленно проклинает Тёмных Богов, потом машет рукой:
- Становись! Возвращаемся!..
По дороге забирают оба тела своих товарищей, ждущих друзей на берегу. Вечером будет тризна. Большой костёр, на котором сожгут павших, дабы очистились их души и вознеслись к Ирию, где будут помогать тем, кто ещё жив… Затем братья по дружине сядут за общий стол, станут пировать, поминая добром павших. Ибо так заведено с самого Начала – о мёртвых либо ничего, либо только хорошее…
… Слав шагает в общем строю. Рядом с достоинством трусит неспешно Волчок. Вчера – Молодший[19] . Отныне - полноправный член дружины славянской. На душе – странное чувство. Он впервые познал женщину. Стал мужчиной. Пусть она и сопротивлялась, пыталась кусаться, отбивалась изо всех своих слабеньких силёнок – но он взял её. Вкусил сладость Тайного. Это нужно обдумать и понять. А ещё юноша чувствует, как его спину сверлит из-за дырявых шкур шатра ненавидящий взгляд…
Глава 8.
…Не спустили местные лютой расправы. Оно и понятно – свой всегда ближе к телу, чем пришлые. И всегда прав. Не поняли намёка оленеводы, и началась война… Да только зря решились их вожди на это. Против закованных в сталь славян костяные луки слабы, а каменные наконечники коротких копий ломаются, словно сухая трава под подошвой. Так что получалась не битва честная, а просто бойня. Соберутся чужаки вроде бы тучей. Может, три сотни воинов, или четыре. Приплывут неведомо откуда на своих лодках-каяках, закрутят над головами боевые плети: куски кости к ремешкам привязанные с дырками проделанными. Воздух воет, морок вороги пытаются нагнать на славянских воинов. Пустят тучу стрел тоненьких, начинают высаживаться на берег. А дружинники дождутся, пока те все на землю выйдут, да к стенам подбегут, и начинают стрельбу из луков и самострелов. Тяжёлые стрелы костяные доспехи насквозь пробивают, сметают находников[20], словно веник снег с валенок. Потом ворота распахиваются, и стена щитов, да секироносцев зачищает уцелевших и раненых. Побросают тела в воду – пусть плывут себе с приливом. Правда, одного местные всё же добились. Не стали братья-князья лодью с вестями в Аркону посылать. Решили сначала порядок навести здесь, на Зелёной Земле. Очистить края новые. Ещё Путята носом крутил – не нравилось ему здесь… Словом, воевали, если можно так сказать, почти каждую неделю. Рутиной уже такие нападения стали. И скучными, до невозможности. Кроме первых двух воев, павших в засаде, дружина никого не потеряла. Даже раненых не было. Так, пара поцарапанных. Потом война на спад пошла. Стали реже чужаки наведываться. Поначалу то, каждую неделю приплывали. Потом – раз в две недели. А уже месяц никого не было. Видно, перемололи славяне силу заморскую. Выбили всех, кто оружие мог в руках держать. Тем временем волчица ощенилась. Четверых принесла. Трёх кобельков, да одну сучку. Толстые, пушистые, головастые. К людям ластятся, но и собственном достоинстве не забывают. Гордые, всё же, лесные звери. Забавные. Играются когда, шум и писк далеко стоит. Таскают друг дружку за уши, валяют по земле, потом к матери бегут, уткнутся в живот с висящими чуть ли не земли набухшими сосками, чмокают довольно, сосут. И не волнует четвёрку пушистых лобастых колобков, что за стенами бревенчатыми смерть жатву собирает, режут перед оградой-тыном людей, словно скот. Не пугают зверёнышей смертные крики оленеводов, падающих один за другим под ударами стальных мечей…
