Айя Субботина - Сердце мертвого мира
После не стало и того куска. Его загородило лицо второй девушки. Регент как-то слишком поздно вспомнил, что девушек было две. Вспыхнула робкая надежда - она спугнула убийцу и тот ушел, не успев завершить резню. Иджалка склонила голову, - точь-в-точь пестрокрылая певчая птаха любуется собою в отражении ручья, - улыбнулась. Что-то странное было в той улыбке, мертвецкое. От нее сделалось еще холоднее. Как там говорят - будто кто по могиле прошел?
Девушка вскинула руку - в серебряном свете месяца обнажилось змеевидное лезвие. На нем еще осталась кровь: жалкие ее остатки собрались в одну единственную каплю, которая замерла на кончике смертоносного лезвия. Регент боялся выдохнуть, будто от этой последней алой слезы зависела жизнь его самого.
Улыбка покинула лицо рабыни в тот миг, когда с невероятным грохотом отворилась дверь. Шиалистан завизжал, лезвие устремилось к нему. Как-то изловчился, от страха ли или по божественному вмешательству, руки сами швырнули веред тело мертвой иджалки. Шиалистан чувствовал, как дернулся его "щит", когда в него вошло змеистое лезвие. И после - злобное шипение, будто убийца обернулась ядовитой змеей.
Что было дальше - регент видел не очень хорошо. Девушка, наверное, отпрыгнула в сторону, потому что свобода двигаться снова вернулась к Шиалистану. Чем от неприминул воспользоваться. Отполз к стене, по-прежнему волоча на себе мертвую рабыню. Найдя убежище между высокой колонной и кроватью, забился в него, не рискуя выбираться.
В полумраке опочивальни регента, друг против друга стояли Живии и темнокожая рабыня-убийца. Черная дева была без щита, зато с неизменным мечом: широкое лезвие, с тонким желобом по центу, Живии перехватила двумя руками. Такие клинки в народе часто звали "половинчатыми", оружейники чаще пользовались обозначением "бастардовый клинок". Рхелька завела меч влево, и его острый конец глядел в пол, будто покорился. Рабыня же, напротив, прыгала круг нее, будто взяла за цель испугать. Живии не шевелилась, спокойно выжидала. Регенту хотелось тут же приказать ей: "Убей! Чего ты ждешь, дура?!", но он боялся. А что если своим неосторожным словом отвлечет Черную деву и тем самым станет пособником ее поражению? Или и того хуже - привлечет внимание рабыни к себе и та, вместо того, чтоб кидаться на Живии, снова попробует достать его?
Черная дева сделала первый удар. Резкий выпад на правую ногу, - Шиалистан едва успевал глядеть и разбирать движения, весь задеревенев от страха, - и дала мечу пойти вверх, по косой, целя снизу вверх, будто собиралась выпотрошить своего противника. Рабыня отпрыгнула, взвизгнула, будто почувствовала победу. Шиалистан почувствовал липкое отчаяние, которое забиралась ему в самое нутро, шевелилось и будто вот-вот готовилось схватить за сердце. Гулкие удары почти глушили регента, мир в глазах прыгал вверх-вниз. Неужели рхелька проиграет?
Иджалка наскочила на Живии, размахнулась, полоснула несколько раз, но Черная дева уходила в стороны, не давая тронуть себя. Женщины несколько раз менялись местами, пару раз рабыне все же зацепила острием кольчугу рхельки и от встречи железа с железом летели искры. Воительницы больше походили на умелых плясуний, кружились, будто заигрывали друг с другом, приноравливались, учили движения. Наконец, Шиалистан перестал пытаться уследить за ними, думая о том, кудой лучше сбежать. Распахнутая дверь манила иллюзией свободы, но регенту хватило остатков рассудка, чтоб не броситься в нее сломя голову. Так или иначе, а стоит ему высунуться, он тут же станет удобной мишенью. Теперь-то убийца не суется к нему, наверняка лишь из-за того, что стоит отвернуться от Черной девы - и та тот час всадит в нее клинок.
Плясуньи сделали еще один круг в своем смертельно танце, разошлись и замерли. Шиалистан видел, как тяжело вздымается грудь темнокожей, и как спокойна Живии: глядит вперед все тем же мертвецким взглядом, ни азарта, ни злости.
Рабыня бросилась вперед, нырнула под руку своей противнице, целя прямо в нижнюю часть живота. А черная дева, вместо того, чтоб отбить ее клинком, отступилась, вывернулась, - прытко, Шиалистан и моргнуть не успел! - и рубанула сверху.
Убийца вскрикнула, раскинула руки. Но рхелька оставила за собою право решить поединок. Она развернулась, теперь чуть медленнее, будто чуяла - победа за ней. Перехватила клинок так, чтоб тот стал осиным жалом в ее руке, и засадила темнокожей меж ребрами.
Регент видел, как острие легко выскочило наружу меж ребрами. Девушка захрипела, тронула ладонями лезвие, может быть в последней попытке спастись, покачнулась и упала плашмя на пол.
Живии вытащила меч и носком сапога перевернула девушку лицом вверх. После еще раз для верности продырявила клинком. От звуков, с которыми "бастард" смаковал плоть, регенту сделалось дурно.
- Ты цел, господин? - Черная дева глядела точно в тот угол, где прятался Шиалистан.
- Будто бы, - неуверенно ответил он. - Она точно мертвая?
- О том не волнуйся, господин. Можешь сам проверить.
Шиалистан покривился, чувствуя, как страх медленно, но отпускает его. Тут же, словно все время прятались за дверями, в покои вбежали стражники, следом за ними - замковый сенешаль, весь сонный и взъерошенный. Принесли свечей и факелов. Когда в покоях стало светло, регент увидел, что Живии тоже досталось: по руке Черной девы сочилась кровь, чуть выше локтя кольчужный рукав был прорван, и женщина то и дело хмурилась, когда в суматохе ее неосторожно толкали или задевали.
- Чтоб я вас завтра же не видел здесь, - первое, что смог сказать Шиалистан, когда язык стал ему послушен. Взгляд регента, обращенный на двух стражников из Белых щитов, не обещал им ничего хорошего. Один из двоих точно был щенком Гиршема. - Попадетесь мне на глаза, хоть где - познакомитесь с госпожой Веревкой. Пошли вон! Живии, проследи чтоб не заблудились. - И, когда женщина была уже у двери, прокричал ей вслед: - После ко мне сразу, и больше чтоб ни на шаг не отходила. Только тебе и могу верить.
Черная дева остановилась, сдержанно поклонилась и покинула спальню регента.
Шиалистан сбросил с себя руки мастера-жреца, который настойчиво пытался проверить, нет ли на еле регента ран. Когда жизни рхельца перестала грозить опасность, он быстро взял себя в руки, и на смену недавнему отчаянию пришла злость. Ярость на каждого, кто теперь заискивал перед ним.
- Не троньте их, - велел коротко, как только сенешаль велел замковой страже унести мертвых иджалок. Когда тот с непониманием уставился на него, пояснил: - Хочу прежде сам на них поглядеть. И пусть позовут ко мне оружейника, живо!
