Владимир Свержин - Корни огня
«А она вовсе не так глупа, как казалось, — уже вполне искренне подумал майордом. — Хотя сделать благородную даму Ойген женой Дагоберта — это, пожалуй, слишком. Ни к чему прибавлять ее ум к его холодной решительности».
Дагоберт смотрел на синее небо: кое-где белоснежными овечками по озаренному солнцем лугу верхнего мира бродили кудлатые облака. Глядя на них, не верилось, что они, не успеешь оглянуться, могут превратиться в черную громаду яростных грозовых туч, готовых отстегать бичами молний забывшую страх божий землю.
Он смотрел на небо и тосковал всей душой, что не может, подобно облакам, взирать из небесной сини на плывущие внизу леса и реки. Сердце его рвалось туда, в бескрайнюю ширь, такую близкую к солнцу и такую же холодную, как его разум.
Когда-нибудь он все же взлетит! Когда-нибудь вместе с отцом станет оберегать незримую грань миров в одном из драконьих лабиринтов. Всему свой черед, всему свой отмеренный срок. Он призвал отца. После роковой схватки у пещеры хаммари тот еще залечивал раны, нанесенные смертоносным каменным вихрем — гарпией. Лишь изредка в эти дни поднимался он в небо, все больше отсыпался в глубине своей пещеры. Спал, как все драконы, вполуха, вполглаза, вслушиваясь, не крадется ли где мерзкая тварь хаммари, не дрожит ли камень, подсказывая тому, кто понимает язык гор, что где-то подтачивает корни скал мерзкое порождение древних богов.
Зов сына заставил вечного стража открыть глаза.
— Сегодня приходил человек из тех, кто служит воскресшему богу, — пояснил юный Дагоберт. — Он говорит, что от восхода в наши края идет неодолимое воинство. Оно вооружено мечами, от которых не спасает ни щит, ни доспех. Они беспощадны и свирепы, они не знают поражений. И никому доподлинно не ведомо, кто же они такие и откуда взялись. Быть может, ты знаешь ответы на эти вопросы.
— Абары, — прошептал старейшина драконьего племени, обитающего на альпийских кручах. — Я слышал: давным-давно на плато, что в межгорье Рифейского кряжа, жил такой народ. Они были стойкими воинами и отлично защищали свои охотничьи угодья. Однако в прежние времена абары не помышляли о походах. Дичи в лесах, рыбы в озерах всегда было вдосталь.
— А мы? Мы защищали этот народ?
Отец юного Дагоберта задумался.
— Да. Там был драконий лабиринт. Народ приносил обычную жертву. Все жили в мире и согласии.
— А сейчас?
— Не знаю. Надо узнать у старейшины Рифейских гор.
— Прошу тебя, сделай это, отец! — настаивал кесарь. — Я хочу знать, отчего вдруг сидевшие на горном плато воины бросились завоевывать, по сути, вовсе не нужные им земли. Да и вообще, абары ли это.
Старый дракон молчал. Клан Рифейских гор слыл замкнутым и с неприязнью встречал чужаков, откуда бы те ни пришли. Они мнили себя древнейшими и наиболее высокородными из драконов. И, уж конечно, никому не желали давать отчета в своих деяниях.
— Хорошо, — нехотя согласился древний страж. — Я сделаю то, о чем ты просишь. Но не жди скорого ответа. Путь туда не близок. Однако твой земной отец, бывший Дагоберт II, в своем истинном виде полон сил и энергии. Пожалуй, никто лучше него не справится с этим делом.
— Я буду ждать, сколько надо, — проговорил юный кесарь. — Но дело и впрямь не терпит отлагательства.
Надпись на вывеске гласила: «Элигий, мастер из мастеров, хозяин над всеми». Для тех, кто не знал грамоты — то есть для всего населения Парижа, — непонятные, а потому глубоко почитаемые письмена дополняло изображение руки, держащей золотой венец. Человеку несведущему могло показаться, что именно в этой лавке венчают на царство, и, без сомнения, он бы зашел, чтобы удостовериться, так ли это. Но несведущих, в отличие от неграмотных, среди парижан было крайне мало. Кто же в столице не знал, что именно мастер Элигий поставляет для самого кесаря, вельмож и церковных иерархов замечательной красоты украшения, кубки, церковную утварь, да и много еще чего, включая толковые советы.
— О как! — присвистнул Лис, увидев вывеску. — Этот скромняга мне уже нравится.
Майордом скосил глаза на спутника и толкнул дверь. У самого входа в лавку сидел крепыш, по виду восточного происхождения, с черной курчавой бородой, недобрым взглядом антрацитовых глаз и лысиной, соединяющей лоб с затылком. Распирая безрукавку, двумя плитами бугрилась широкая грудь, на руках при каждом движении перекатывались шары бицепсов.
— Ветеранам освобождения кесаря — без очереди! — глядя на хмурое лицо бородача, выпалил Сергей.
— Это Мустафа, — пояснил майордом. — Он был рабом, но Элигий выкупил его.
— Похвальная щедрость. Говорят, за выкупленного раба Господь прощает клятвопреступление… — еще раз внимательно оглядев внушительного охранника, заметил Лис. — И много у мастера над мастерами таких Мустафов?
— Этого и еще двоих он привез с собой из Лиможа. Но и здесь по возможности выкупает приглянувшихся ему невольников.
— Таких?
— Не только. Иногда сведущих в обращении с камнями и драгоценными металлами. Но и таких. — Пипин был сама любезность. — Мастера можно понять, ему постоянно приходится иметь дело с золотом.
— Как не понять? — Лис кивнул и вызвал Бастиана. — Ау, звезда франкской эстрады, тебе маленькое заданьице. Выясни, поставляет ли некий мастер Элигий кардиналу или его свите всякие побрякушки. Если да, кто их приносит, кому передает?
— Сейчас узнаю, — бойко ответил Бастиан. — Вы напали на след?
— Как ты мог подумать? Просто решил подработать налоговым инспектором. Хочу уточнить, в какие активы угнетатели трудового крестьянства вкладывают награбленное.
А если серьезно, то, оказывается, у нас под носом имеется колония аутентичных абреков, якобы охраняющих ювелирную лавку и ее хозяина. Не исключаю, что они его таки охраняют. Но кто знает, нет ли среди них того самого абарца, который подарил ночному беглецу и ножик, и висюльку. Так шо действуй тихо и быстро, пока этот след не напал на меня.
Узнав майордома, Мустафа, как показалось Лису, нехотя поклонился и, приоткрыв дверь небольшой прихожей, крикнул на приличном франкском:
— Хозяин, к тебе хорошие гости!
Из лавки доносился громкий, почти музыкальный перезвон молоточков.
— По серебру чеканят, — прислушиваясь, усмехнулся Лис. Едва успел он произнести эти слова, как мастер из мастеров Элигий, улыбающийся, будто еле дождался часа долгожданной встречи, появился на пороге.
— Рад видеть! Рад видеть! — восклицал он, приглашая посетителей в лавку. — Для меня высокая честь. Все, что пожелаете!
