Михаил Успенский - Время Оно
«Эх, дубину-то я оставил!» — пожалел Жихарь, скача на одной ноге и вытряхивая реку из ушей.
Бежать вдоль берега не пришлось, а пришлось идти шагом, чтобы не переломать ноги между камней. Все равно уже свершилось все, чему положено было свершиться. К острову он вышел вместе с солнцем. Постоял на берегу, поглядел, как дым смешивается с утренним туманом. Потом пошел вброд через протоку.
Сосны остались невредимы, а на поляне среди них чернел скелет Беломоровой избы. И хитрая печь волхва, на которой можно было и еду стряпать, и зелья возгонять, осталась в целости, только покрыта вся была копотью.
Жихарь определил, что случилась здесь большая драка, поскольку тлеющие остатки лавок и табуретов были поломаны и порублены. С черной матицы свисали недогоревшие чучела, которых богатырь так боялся во время своего гостевания у волхва. Огонь должен был уничтожить здесь все подчистую — однако не уничтожил. Может, Беломор смирил его чарами, а может, от жара лопнула бутыль с каким-нибудь вредным для огня зельем.
Среди чучел, привязанный к матице цепями за руки, висел старый Беломор, которого не могли погубить ни змеи-драконы, ни цари-короли, ни чернокнижники-соперники, ни Троянская война. А погубил его, на позор и боль Жихарю, простой кабатчик, самозваный богатырь со своими палачами.
Платье на старике обуглилось, кое-где лоскутами свисала кожа. Когда богатырь снимал своего наставника с матицы, то услышал и понял, что у Беломора все кости переломаны.
— Золото искал, тварь пустоглазая, — сказал Жихарь. — Как же ты, премудрая седая головушка, их до себя допустил, почему они беспрепятственно в избу вошли?
И вдруг понял почему. Потому и вошли, что Беломор, как и жители Столенграда, видел в Невзоре того самого богатыря, которого он, Беломор, снарядил и наладил в дальний путь, которому доверил самое важное дело в мире. Жихарь на всякий случай прижал ухо к обгорелой груди. Но нет, был могучий волхв мертвым, каким был бы на его месте всякий иной человек.
— И все из-за меня, — сказал богатырь. — Все беды из-за меня. А теперь тут и веревки не найдешь, чтобы удавиться от стыда. Отныне не буду искать себе иной славы, как порешить гада пустоглазого. Да и дружину щадить не буду, дознаюсь, кто кабатчика сопровождал. Потом пусть меня княжна судит и казнит. Казнь я себе заслужил.
Он накрыл тело старого волхва обугленным половиком, огляделся — и вдруг от великой ненависти стриженая его голова помутилась, словно вновь он хлебнул отравы, поданной сэром Мордредом. Богатырь упал на черные, горячие еще доски.
И только одно видел во сне — как вернулся в Столенград в вороненых доспехах с предлинным мечом, как загнал Невзора с помощниками в проклятый кабак, как подпер дверь бревном и поднес факел…
…Разбудил Жихаря хриплый птичий грай. Солнце взошло уже на полдень. Остов избы облеплен был вороньем, злодейские птицы искали пищи по углам, клевали кого-то у порога — старик, видно, свою жизнь продал дорого. Некоторые пытались добраться и до волхва, и даже по животу самого богатыря прыгал на царапучих когтях наглый вороненок, норовя достичь очей.
Поэтому Жихарь глаза только чуть приоткрыл, дождался, пока пернатый гаденыш доскачет до груди, потом ловко и быстро ухватил вороненка.
— Вот с тебя и начнем, — сказал он. — Желторотый еще, а туда же…
Вороненок заорал, и вдруг Жихарь увидел, что птичка-то не простая: на макушке у помойного хищника крошечный золотой венец. Тут и все прочие вороны закаркали, зашумели крыльями, полетели к Жихарю, норовя отбить венценосного птенца.
— Сейчас башку ему сверну, — предупредил богатырь. Вороны метнулись по сторонам и расселись на прежние места. — Того, за порогом, долбите от пуза, а старика не смейте трогать — я его сейчас похороню как полагается…
Но тут богатырь начал кое-что припоминать. Вроде бы когда-то с кем-то что-то подобное уже происходило или еще произойдет…
В небе зашумели крылья, и Жихарь подумал, что уж не Демон ли Костяные Уши решил прийти на помощь по старой памяти.
Только был это вовсе не Демон, а преогромный ворон — не черный, но серый, как бы седой. И венец на облысевшей голове у этого ворона был покрупнее и побогаче…
— Отпусти престолонаследника, — приказал седой ворон. Голос у него был как у человека, только с перепою — хриплый и временами пропадающий.
Вот те на! Уж на что был умен петух Будимир, но слова человеческого ни разу не изронил… И тут богатырь окончательно все припомнил.
— Как же, отпусти! — сказал он. — Просто так возьми да отпусти вороньего царевича! Даром только птички поют да вороны каркают…
— Проси чего хочешь, — сказал седой вороний царь. Побелевший пух окутывал его шею, как дорогой воротник. — Золота там, серебра, клад указать или еще что…
Жихарь задумался. Можно ведь не сразу угробить кабатчика Невзора, а сперва выкупить славу свою, добрую и худую… Или худую вовсе не выкупать? Тогда и княжна сговорчивей будет… Потом взгляд его упал на почерневшую тряпицу, под которой лежало тело Беломора.
— Нет, — сказал богатырь. — Золота я себе добуду, а вот кто мне вернет старого волхва? Говорят, что вы, вороны, мастера искать живую и мертвую воду. Так и ищите.
— И только-то? — с облегчением выдохнул вороний царь. — Да ты же на ней, можно сказать, лежишь…
— Где? — вскочить богатырь вскочил, а вороненка-то не выпустил. Тот уже не орал, только пищал жалобно.
Седой царь слетел на пол, подцепил огромными когтями горелую доску, замахал крыльями, подняв кучу пепла, и наконец отодрал половицу.
— Дальше сам, — сказал он. — Видишь кольцо? Там у Беломора тайный погреб, убийцы до него не добрались. Да не дави ты внучка столь сильно, он же задохнется…
Жихарь переложил птенца-заложника в левую руку, а правой начал вырывать половицы. Наконец обозначилась и крышка погреба с толстым медным кольцом на краю. Кольцо было еще теплое.
Жихарь кое-как заправил одной рукой рубаху в порты, поместил вороненка за пазуху («Не царапайся, окаянный!») и полез по узеньким сходням в погреб. Вороний царь остановил его, услужливо отыскал еще тлеющую головешку и подал богатырю. Жихарь раздул пламя и спустился вниз.
Погреб оказался обширным, там было всего много — куда больше, чем в избе. И оружие наличествовало. «Вот же сквалыга старый!» — подумал Жихарь про Беломора, одарившего его на дорожку порченым мечом, хотя про мертвых плохо думать не полагается.
Среди бесконечных темных склянок он отыскал наконец две, стоящие рядом и наособицу. Одна склянка украшена была изображением солнышка, другая же — месяца, который есть солнце мертвых. Больше богатырь ничего искать не стал и вылез на белый свет.
