Ник Перумов - Разрешенное волшебство
Вот под ногами и дно.
Ведунья перестала смеяться. Между её сошедшимися перед лицом руками потрескивали первые искорки. Сколько осталось времени, прежде чем злодеица метнёт в него, Твердислава, испепеляющий огненный шар, от которого нет ни защиты, ни спасения?
Друзья отстали. Где они и что с ними — сейчас уже тоже неважно. Он, Твердислав, сейчас не больше, чем придаток грубо выломанного кола.
Разбрызгивая воду, невиданный человекозверь, ещё совсем недавно прозывавшийся Твердиславом и вожаком целого клана, рванулся на берег. Воздух перед ним внезапно сгустился; дохнуло жаром. Между рук Ведуньи плясал небольшой огненный мячик, не больше детской игрушки, что делали для малышей из затвердевшего сока упружников. Сейчас, сейчас, сейчас.
Они ударили одновременно — Твердислав и Ведунья, которой тоже было некуда отступать. Человек оказался хитрее. Он отбросил собственную жизнь, сжигая себя ради одной-единственной атаки.
Кое-как ошкуренный стволик красноплодки встретил на своём пути сгусток гибельного магического пламени. Дерево вспыхнуло, но прежде чем обратиться в пепел, оно достигло цели.
Твердислав метил, как и положено, Ведунье в горло, под сгиб капюшона. Горящее древко пробило тощую, костлявую плоть, а в следующий миг Твердиславу в грудь ударило нечто пружинистое, злое и очень, очень, очень горячее. Прежде чем волна боли докатилась до мозга, он сам поспешил послать себя в глубокое забытье.
Джейана внезапно и резко схватилась за грудь. Ещё не до конца отпустила та, пережитая с Лиззи боль, а тут вдруг ударила новая. Да и как ударила — света белого не взвидеть, в глазах почернело, дыхание пресеклось.
И сразу же вспышкой, молнией — Твердь. Что-то случилось. Что-то страшное, непоправимое, после чего только и останется — выйти на берег Ветёлы да головой в омут.
Джейана сжала зубы. До хруста, до судороги. Погоди, оглашенная. Может, именно сейчас ты ему нужна, как никогда раньше. Неужели вся твоя сила — лишь зряшнее баловство? Ну-ка, ну-ка, где там наш Лимпидоклий-Летавец?
Травяной щелкунчик не замедлил явиться на зов.
— Вот теперь всё как следует, — не без самодовольства заметил он, вальяжно устраиваясь на листке мухогона и закидывая ногу на ногу. — Все заклятия как положено, с толком и тактом. Готов служить, о повелительница Джейана!
— Ты найдёшь Твердислава. — Глаза девушки лихорадочно горели. — Найдешь и передашь от меня силу.
— Силу? — изумился Летавец. — Но… Меня же могут…
— Мы с Фатимой тебя прикроем. Не медли, Лимпидоклий, лети стрелой!
Когда случалась беда, лучшая Ворожея клана могла послать часть своей Силы тому, кто в ней
нуждался. Посыльными могли служить разные волшебные создания — хотя бы и щелкунчики-летав-цы. Другое дело, что, поделившись Силой, Ворожея после этого дня три, не меньше, обычно лежала пластом, не в состоянии пошевелить и пальцем.
Но ради Твердислава Джейана сделала бы и не такое.
Фатима только схватилась за голову, услыхав горячечную просьбу-приказ. Но возражать, конечно же, не стала. Есть, есть все же сердце у Неистовой, и зря девчонки её холоднюкой прозывают.
— На тебя клан оставляю! — Джейана крепко, до боли, впилась пальцами в плечи Фатиме, даже встряхнула. — Парней отправь Буяна с его мальчишками искать. Пусть все прочешут. Щелкунчиков на разведку погони.
— Ох, да ведь не умею я с ними, с Летавцем и то не умею, Джей, ты же знаешь.
— Молчи! Молчи! И слышать ничего не желаю! Не умеет она! Клану надо — значит, сумеешь! Я, когда Ворожеей стала, тоже много чего не умела. Ничего, выучилась! И тебе того же не миновать. Уж сколько тебе про то говорено — меня не станет, кто в клане управит-распорядится? Ну всё, нет у меня времени с тобой рассусоливать! Действуй! Лимпи-доклия прикрой, это-то ты умеешь, Ведун тебя побери?!
Как Джейана выдержала ещё и это, она сама не могла понять. Губы уже искусала в кровь; верная Фати со слезами на глазах уговаривала свою неумолимую подругу-командиршу:
— Джей, да что ты молчишь, чего делаешь, ну закричи же ты, легче ведь станет, я-то знаю. Закричи, не могу я смотреть, как ты мучаешься!
Лимпидоклий и тот не выдержал церемонно-надменной позы, сорвался с места. Закружился по крошечной комнатенке в жилище Фатимы, где на узкой лежанке металась и рычала Джейана, словно
сойдясь в смертельной схватке с невидимым врагом.
Джейана не отвечала. Это было хуже, чем с Лиззи. Намного хуже. Дурящая, гасящая сознание животная боль — тебя словно раздирают изнутри, а сверху одновременно полосуют остро отточенными ножами.
Однако она так и не закричала. Даже когда Фа-шма разревелась в голос и чуть не выскочила на улицу.
Вокруг присмиревшего Лимпидоклия мало-помалу соткался голубовато-переливчатый кокон. Ле-тавец, уже не пытаясь сохранить напускную серьезность, ошалело вертел головой, ощупывая руками новую обновку, словно и впрямь примерял только что сшитый какой-нибудь Таныыей или Марьяшей камзольчик.
— Все. Лети! — вырвалось наконец у Джейаны. Она сама не думала, что выдержит это. Никогда доселе ей такого делать не приходилось; нужные заклятия в свое время подсказал Учитель, и долго распространялся на ту тему, что, мол, в такие моменты и проверяются чувства, истинные, непоказные. Эти рассуждения Учителя Джейана не слишком любила. Что значит — истинные, не истинные? Она б сделала это ради любого из Твердиславичей. Просто беду с тем, кто всегда рядом, и днем и ночью, кто один способен заставить её стонать не от боли, а от счастья, просто его беду чувствуешь, как бы далеко она ни приключилась. А что же, когда она Лиззи вытаскивала, — она тоже чувства к ней проверяла?
Лимпидоклий рванулся к предусмотрительно раскрытому Фатимой окну, и только тогда Джейана позволила себе разжаться. Глаза защипало. Слезы. Как некстати. Ну да ладно, пусть будут они, не падать же в обморок, как тогда, возле Ближнего Вала.
нуждался. Посыльными могли служить разные волшебные создания — хотя бы и щелкунчики-л етав-цы. Другое дело, что, поделившись Силой, Ворожея после этого дня три, не меньше, обычно лежала пластом, не в состоянии пошевелить и пальцем.
Но ради Твердислава Джейана сделала бы и не такое.
Фатима только схватилась за голову, услыхав горячечную просьбу-приказ. Но возражать, конечно же, не стала. Есть, есть все же сердце у Неистовой, и зря девчонки её холоднюкой прозывают.
— На тебя клан оставляю! — Джейана крепко, до боли, впилась пальцами в плечи Фатиме, даже встряхнула. — Парней отправь Буяна с его мальчишками искать. Пусть все прочешут. Щелкунчиков на разведку погони.
