Общество забытых мучеников - Рид Анви

И с каждой секундой делал ненавистным каждый угол, каждую комнату этого большого дома.

Крик оборвался спустя двадцать часов мучений. Из комнаты, пропахшей потом и кровью, вынесли ребенка. Тот молчал. Мирно спал в руках измотанного врача. А за его спиной, на кровати, лежало бездыханное тело с застывшей на лице улыбкой. Тогда Тимо возненавидел это место. И брата, который отнял у него мать. И гром, ударивший за окном, лишь подтвердил его неописуемую злость.

В этом поместье Тимо провел детство. Гулял по широким полям и густым лесам. Купался в озере. Гонял лебедей, которых разводили родители. Тимо был там счастлив и надеялся, что брат, появления которого он так ждал и о котором мечтал, будет расти здесь вместе с ним. В этой крепости, надежно защищавшей от посторонних глаз и злых языков.

Но эта крепость стала им тюрьмой. Сколько бы раз Тимо ни пытался сбежать, отец всегда возвращал его. Он прятал своих сыновей. Держал их в тайне и щедро платил за молчание журналистам, которые вынюхивали хоть какую-то информацию. А может, и не платил… Черт его знает. Личная охрана в лице мистера Янсена могла делать все что угодно, особенно после того, как отца избрали мэром.

Братья взрослели. В разных комнатах. На разных этажах. Видясь только за завтраком и ужином. Тимо старался избегать Реджиса в школе. Делал вид, будто они не знакомы. Уезжал один на машине, заставляя Реджиса либо ждать другого водителя, либо топать по шоссе вдоль леса пешком. Тот не возражал, чем бесил Тимо еще сильнее.

— Мама умерла из-за тебя, — напоминал ему Тимо.

— Я знаю, прости, — отвечал ему Реджис.

Его лицо было невинным. Таким, будто он и правда раскаивался. Но Тимо не верил ему.

Тимо помнил каждую попытку Реджиса подружиться с ним. Стать братьями в обычном понимании этого слова. Чтобы Тимо заступался за него в школе. Помогал с домашкой. Водил в кино. Покрывал перед отцом. Хвастался успехами с девушками. Учил бриться. Давал поносить свои крутые шмотки. Реджис всегда улыбался Тимо. Покорно выслушивал ругательства в свой адрес. Всегда извинялся за то, чего никогда не делал. Это была игра в одни ворота. Но Тимо терпеть не мог футбол, хоккей и вообще любые виды спорта, оттого правил и не знал.

— Звонил директор школы. — Отец отчитывал Реджиса в своем кабинете. — Ты опять подрался?

Тимо подслушивал их разговор, стоя за дверью.

— Да, отец, — ответил Реджис.

— Еще одна жалоба, и тебя исключат.

— Да, отец.

— Ты позоришь меня. Позоришь свою мать. Своего брата, — продолжал отец. — Как ты смеешь, Реджис? Почему позволяешь себе обижать слабых?

— Нет, пап! Наоборот!

— Не пререкайся! — Отец ударил кулаком по столу.

— Эрнест первый начал! Он оскорблял Ти…

— Закрой рот, щенок! — За криком последовала пощечина. — Почему ты не можешь быть как старший брат?!

— Прости, отец.

— Знаешь, как трудно воспитывать двух сыновей?

Отец замолчал. Тимо сглотнул.

— Ладно… — вдруг протянул он. — Ладно. Иди к себе в комнату, Реджис. И завтра чтобы извинился перед Эрнестом.

— Но…

— Ты услышал меня, — не дал ему договорить отец.

— Да, пап.

Стук каблуков по лакированному полу — дверь кабинета открылась. Тимо не сдвинулся ни на шаг. Лишь прислонился спиной к стене и скрестил руки на груди.

— Тимо. — Реджис быстро закрыл за собой дверь и встал перед братом.

— Мама сильно бы расстроилась, если бы узнала, что ты растешь хулиганом, — холодно бросил Тимо.

— Да пошел ты, — огрызнулся Реджис.

— Не выходи сегодня из комнаты. — Тимо оттолкнулся от стены, ударив брата плечом, направился к себе. — Не хочу видеть тебя за ужином.

Реджис ничего не ответил.

После лагеря в Мехико Реджис изменился. В свои четырнадцать Тимо был послушным отличником, окруженным кучей книг и конспектов. Реджис же стал больше похож на дикого волка, озлобленного на весь мир. Он перестал извиняться. Стал молчалив. Серьезен. Груб. Единственное, что осталось при нем, — это улыбка, которую он показывал лишь Тимо. Но в ней появилось что-то еще… Хитрое… Кровожадное.

Тимо ходил в церковь каждые выходные. Отец Робинс принимал его лично. Выслушивал исповедь. Помогал избавиться от грехов. Давал наставления. Проводил обряды очищения. Так Тимо чувствовал себя ближе к матери. Запах ладана напоминал о ней. В пении церковного хора слышался ее голос. В ярких голубых витражах виделись глаза, а игра Реджиса на органе возвращала в те дни, когда мама обучала нотам Тимо. И здесь… В этом соборе Тимо чувствовал вину. За то, что не отвечал на улыбку брата, за то, что обрывал мосты, которые тот так старательно возводил между ними долгие годы.

Тимо медленно сгорал в нечестивом огне. Думал о том, что лучше бы ночью, когда мать умерла, в него ударила молния. Искрящаяся и смертоносная. Тимо верил в бога. И верил в дьявола. Он знал, что молитвы помогут ему, но не думал, что дьявол тоже слышит его.

— Примирись с братом своим, — сказал ему отец Робинс, — и тогда Бог примет тебя, дитя.

Но было уже поздно. Пятнадцатый день рождения Реджиса Тимо так и не встретил.

Тимо сидел на земле, опершись спиной о каменную могильную плиту, что стояла тут чуть ли не со времен основания собора. Всю ночь Тимо провел в гробу. Напитывался силой. Успокаивался. Он не мог уснуть, поэтому просто лежал и слушал, как дождь орошает почву, как ползают черви, как роют тоннели кроты. Слушал, как гниет листва. Как рычат собаки, раскапывающие клумбы Бенни.

Набравшись сил, Тимо вылез наружу. Его до сих пор потряхивало. Впервые за долгие годы он почувствовал боль в груди, там, где кожу прорезал сигил. Все тело сводило. Руки болели, будто кости были раздроблены в мелкую крошку. Даже малейшее движение отзывалось обжигающим огнем. Словно он сгорал заживо. Сгорал изнутри.

Утро выдалось холодным и пасмурным. Небо заволокли серые тучи, и как бы солнце ни пыталось прорваться через пелену, облака сразу разбухали от недовольства и прятали лучи еще глубже, еще дальше.

— Я знала, что найду тебя здесь, — раздался голос, от которого по телу прошла новая волна дрожи.

Эбель была в полосатой пижаме и пропитавшейся ее кровью кофте. Плечо перебинтовано. Волосы взъерошены, тушь под глазами размазана. От нее пахло спиртом, и было ощущение, что им не только обрабатывали раны, но и заливали внутрь.

— Эбель… — Тимо попытался подняться, но не смог. — Как ты себя чувствуешь? Как твое плечо? Почему ты не спишь? Почему… — затараторил он дрожащим голосом.

— Помолчи, — перебила его Эбель и, подойдя ближе, села рядом.

Она посмотрела на него совершенно иным взглядом. Как Реджис, когда вернулся из лагеря в Мехико. Этой ночью что-то случилось. Эбель изменилась.

— Спасибо, что защитил меня, Тимо.

— Я не мог поступить по-другому.

— Но… — Эбель нахмурилась, заметив, что его руки трясутся. — Как… Точнее, что вчера с тобой было? Я не знала, что призраки могут…

— Убивать? — Тимо сам испугался того, что произнес.

Эбель промолчала. Кажется, это она и хотела сказать.

— Я не знаю. — Тимо хотел спрятать руки в карманы брюк, но Эбель перехватила их. — Со мной такое впервые.

— Я испугалась… — потирая его пальцы, сказала Эбель.

— Меня?

Тимо не хотел слышать ответ.

— Себя.

Тимо непонимающе посмотрел на нее.

— Я чувствовала странную власть… Над тобой. Эта власть опьянила меня. Я потеряла контроль. Стала слабой…

— Тебе и не нужно быть сильной, — возразил Тимо.

Эбель перебирала его дрожащие пальцы и кусала и без того треснувшую губу. Тимо наклонился и заглянул ей в глаза.

— Потому что я твоя сила, Эбель.

Она посмотрела на него. Улыбнулась той, прежней, улыбкой, и по спине Тимо пробежал ток.

— Тебе совсем плохо. — Эбель легла ему на колени.

— Я потратил много сил. — Он нежно погладил ее по запутанным волосам.

— Прости.

Тимо громко сглотнул. Это слово эхом зазвучало в глубине его призрачного тела.