Огнерожденный - Афанасьев Роман Сергеевич

Зачем он тащит паренька в Таграм? Надо было бросить его там, у тела Тейрата, и сбежать, вернуться на родину, к обычной серой жизни, уже не освещаемой блеском золота. Но слово дано. Оно должно быть прочнее стали и тверже кремня. Так, только так можно жить.

Танвар понимал: связавшись с этим пареньком, он мог нажить себе большие неприятности. Но могло выйти и так, что у него появиться новый друг. Не приятель, – но друг. И этот друг, честный и преданный, однажды прикроет его спину, поможет в бою. А, судя по тому, что пареньку открылся внутренний огонь, боец из него может получиться что надо. Вот и будет толк. Перемены, большие перемены в жизни. Шанс оставить позади всю ту серость и мерзость, что наполняла жизнь Танвара последние пять лет.

Верный друг, на которого можно положиться, это по нынешним временам немало. А друг сильный и умелый – это даже много. Надо только все правильно сделать. Но – потом. Когда они доберутся до Таграма. До веселого Таграма, столицы Сальстана, до города великих возможностей, города верности и города предательства.

Засыпал Танвар долго: ворочался с боку на бок, почесывал искусанную вшами макушку и шептал проклятия Тайгрену, богу Тьмы. И только через час, не раньше, забылся тяжелым сном.

13

Граница оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе Фарах. Ему казалось, что граница – это как минимум стена между двумя государствами. Высокая и прочная стена, утыканная сторожевыми башенками. Еще ему казалось, что по стене должна ходить стража: всматриваться в чужие земли и охранять покой страны.

Но эта граница была какой-то неправильной. Прямо посреди широкой равнины, по которой шла северная дорога, раскинулся город. Конечно, не такой большой как Масун, но не меньше Башмина. Дорога проходила сквозь город, и уходила дальше – к северным холмам. Вот и все. Никаких стен с внимательными стражами не видно.

Удивленный Фарах спросил Танвара – где же граница? Северянин рассмеялся и ответил, что граница нарисована на карте. А здесь, на земле, она обозначена сторожевыми башнями. Стоят они так редко, что их можно только забравшись повыше. На другую башню, например. А город – это пограничная застава. Он поделен на две части – южную, каван-сарскую, и северную – сальстанскую. Когда-то давно, это были две небольшие крепости, стоящие друг напротив друга. Но север и юг не воевали. Поток путников рос, число обозов с товарами увеличивалось, и вокруг крепостей вырос самый настоящий город.

Оказалось что длинные одноэтажные дома – это казармы, в них жили пограничные стражи. Дома, выглядевшие солидно – двухэтажные, с черепичными крышами оказались, по выражению Танвара, канцеляриями. В них сидели чиновники, учитывающие проходящих через границу людей, и выверявшие налоги на товары. Вокруг канцелярий теснились маленькие домики, в них жили постоянные представители купеческих гильдией и торговых орденов. Любой торговец мог получить у такого представителя помощь, если такая понадобиться. А на границе помощь дельцам требовалась часто. Большие сараи на окраинах оказались торговыми складами. В них купцы держали товар, ожидавший отправки к покупателю. По соседству складывали товары еще не оплаченные пошлиной. В отдельных сараях находился конфискованный товар. Это был деловой центр пограничной заставы. Здесь люди работали. Отдыхали на окраинах города, где расположились таверны, постоялые дома, караван-сараи, игорные дома. Все вместе это и называлось Пограничной Заставой. Причем так город называли и в Каван-саре и в Сальстане. Правда, обычно ее называли Третьей Заставой, потому что таких городов было еще с десяток. Но для местных жителей она всегда оставалась Пограничьем, Пограничной Заставой. Других они не знали, и знать не хотели.

Подъехав ближе, Фарах рассмотрел, что прямо посреди города стоят огромные ворота, аж две штуки. Причем стоят просто так, на пустом месте. Сквозь них шел постоянный поток людей, повозок и вьючных быков. Танвар разъяснил, что сквозь одни ворота пускают путников без товаров, а сквозь другие – обозы и караваны. Ведь все повозки осматривала стража, – не утаил ли путник товар облагаемый пошлиной, не везет ли что запрещенное к продаже.

Фарах подивился такой предусмотрительности. Он и не думал, что все так сложно устроено. Ему казалось, что через границу пускают всех. Ну стоит стража, ну стоят ворота… Но что б такие строгости! Неужели проверяют не только товары? Подмастерье поежился. Он опасался, что стража не пропустит их. Вдруг охранники заинтересуются двумя путешественниками? Ведь их разыскивают, если верить слухам.

Но вопреки всем ожиданиям, границу они миновали довольно быстро. Фарах, запуганный рассказами Танвара о бдительных стражах, даже удивился.

Въехав в город, и пробравшись сквозь толпу из людей, повозок и быков, друзья добрались до площади с воротами. Танвар, не раздумывая, занял место в хвосте очереди ведущей к левым воротам. Сквозь них проходили путники без товара, и она казалась намного короче, чем соседняя, где стояли повозки нагруженные разнообразными товарами. В этой очереди царила полная неразбериха: торговцы и погонщики ругались друг с другом, выясняя, кто проходит раньше. Кто-то норовил проскочить без очереди, напирая на то, что груза у него мало, кто-то шумел, что еще вчера занимал вот это самое место, за благородным леаранцем с тюками…

Фарах с интересом прислушивался к разговорам. Здесь смешивались и северный и южный языки, а порой звучал и леаранский. Тем не менее, все друг друга прекрасно понимали, и отчаянно ругались на трех языках разом.

Танвар не обращал на шумную толпу никакого внимания. Было видно, что ему не впервой пересекать границу. Подмастерье, напротив, внимательно рассматривал людей столпившихся перед воротами. Ему было интересно все: и как они говорят, и как ходят и что везут. Ловя обрывки чужих разговоров Фарах узнавал много интересного – и как пакуют зерно, и сколько храниться рыба и какая сволочь тот самый десятник Тама, прищучившего вчера известного неудачника Самседа, пытавшегося провезти без пошлины два тюка леаранского сукна.

Особое внимание Фарах уделял одежде путешественников. Конечно, большинство одеты привычно, в халаты и широкие отрезы сарти – в основном торговцы южане. Но встречались и более редкие наряды: камзолы да плащи северян, тканые дублеты леаранцев, да редкие в этих местах кожаные куртки.

Северянин, равнодушный к пестрым нарядам, изредка комментировал происходящее, объясняя другу, почему тот или иной торговец одет так, а не иначе. Танвар рассказал Фараху про головные платки купцов из Гильдии Суконщиков, про обязательные кожаные пояса Менял, про леаранские кожаные куртки, что служили неплохим доспехом, и могли уберечь владельца от удара ножом. Фарах слушал с интересном, не забывая приглядывать за седельной сумкой – про воришек, что "паслись" в людных местах он уже знал. За три неполных часа проведенных в очереди, друзья наговорились всласть.

У ворот их ждала стража: девять крепких воинов, вооруженных короткими копьями, да старший десятник, на чьем поясе висел широкий меч. Пришлось спешиться. Двое стражников ловко и быстро перетрясли дорожные сумки, еще двое обыскали друзей, легко и совсем не обидно похлопав по карманам одежды. Не найдя ничего предосудительного, стражи отступили и настала очередь десятника. Тот поинтересовался, с какой целью путешественники направляются в Сальстан. Танвар вытащил из-за пазухи свернутый пергамент и предъявил его десятнику. При этом сказал, что сам житель Таграма и вот де, везет своего друга в столицу. Десятник стал нудно, из чувства долга, расспрашивать: откуда они едут, что собираются делать в Таграме, и не везут ли чего запрещенного, вроде драгоценных камней. Но, услышав, что Фарах подмастерье кузнеца, что он собирается осесть в Таграме, и, быть может, открыть свою кузню, десятник оживился. Сказал, что каван-сарские кузнецы всегда желанные гости в Сальстане. Тем более если они собираются навсегда поселиться в Таграме. И даже пожаловался, что, мол, нынче всякий норовит поторговать, а работать никто не хочет. После этого, один из стражников поднес десятнику толстенную книгу с пергаментными листами, переплетенными в толстую бычью кожу. Десятник записал в нее имена друзей. Танвар назвался своим именем, – оно было указано в его пергаменте, да и скрываться ему не было особого смысла. Фарах, вопреки совету северянина, тоже назвался своим собственным именем. В прошлый раз, в Масуне, взяв другое имя, подмастерье долго переживал. Думал, что поступил как трус, или даже как вор, прячущий лицо. Мужчине не следует так себя вести. А то, что за ним охотятся – пусть. В Каван-саре Фарахов много. Хоть в повозку грузи.