Застава - Ойтен Мирланда

Мир вздрогнул. Тихо звякнула ложечка в чашке Аноира на столе. Мы уставились на своевольный предмет. Все мои проблемы внезапно стали очень мелкими и неважными.

— Мне показалось, или…

Крепость вздрогнула ещё раз. На этот раз не было никаких сомнений, я чувствовала движение пола под собой и подпрыгнувшие инструменты на столе. Зазвенели окна и стеклянные дверцы шкафов Аниона.

Мы переглянулись, и я побежала к Рахаилу.

По пути в кабинет старика случилось ещё два толчка. Рахаила на месте не было. Я уже хотела было бежать искать его дальше, как маленькие стёкла в его окнах внезапно вздрогнули от ужасного грохота. Я прижалась носом к стеклу и увидела вдали за озером какое-то движение. Воображение живо нарисовало мне исчезающую озёрную воду, длинные призрачные лапы Океана, раздирающие эту землю надвое по длине разлома и лопающиеся от растяжения нити желзной дороги.

Храм! Мой храм! Если он рухнет… Там же Камалин!

Я вылетела во двор. Двери храма были закрыты, а моя заноза стояла в компании пары механиков, побросавших работу в гараже. Откуда-то с воем выбежало несколько кур, за ним с руганью кинулся Олми, здоровенный вольнонаёмный повар.

Из крепости с руганью и возбужденным гомоном высыпали орденцы. Краем глаза я заметила на стене, обращённой к озеру, белоснежный тяжелый плащ. Я завернула к Камалин. чтобы приободрить девчонку, и поднялась к старику. Рахаил молча указал мне рукой в сторону озера. Там, где ещё вчера за Шаркелом возвышались гранитные скалы, образовалась щербина. Часть камня рухнула в озеро, пробив ещё тонкий лёд. Белое поле прорезали огромные трещины чёрной воды.

— Что это было? — тихо спросила я, когда молчание затянулось.

— Землетрясение, что же ещё, — Рахаил вздохнул и потёр виски. — Этого нам ещё только не хватало.

— А были какие-то предзнаменования? — я в своей жизни ещё ни разу не сталкивалась с землетрясениями. Это было что-то из баек о далёких землях и странных местах, где Кости Земли ворочаются и растут. В Альдари кости земли, как говорили, уже почернели и окаменели, и придут в движение только когда Амазда ступит под стены старого храма.

— Нет, не было, — Рахаил повернулся к озеру спиной. — Если пару дней всё будет тихо, съездим, посмотрим, что там с обвалом. А пока надо проверить телеграф.

Он сказал — и мне стало как-то очень неуютно. Если оборвало железную дорогу, то мы окажемся отрезанными от своих. Раньше весны за ремонт возьмутся только самоубийцы, а значит, мы на полгода останемся в полной изоляции. Даже если оборвало всего один переезд, хорошего в этом мало.

Но телеграф работал. Рахаил сообщил о землетрясении, пришел ответ и обещание разобраться. На просьбу прислать сейсмостанцию ответили неопределённое: посмотрим. Потом Рахаил поочерёдно связался с лесопилками, где толчков почти не почувствовали, и с эленийским берегом на той стороне железной дороги. Те поблагодарили за сообщение и пообещали проверить пути. Вот и всё.

На утреннюю молитву пришла почти вся крепость. Я не стала их мучать и просто подняла руки и объявила:

— Тиара защитила!

Меня поддержал нестройный гул голосов. Не только я представляла, чем для нас может обернуться обрыв нитей. Ладно там, продукты и запчасти, это всё есть. А вот лекарства имеют неприятное свойство заканчиваться в тот момент, когда они больше всего нужны. Да и страшно это, оказаться отрезанным от мира.

Обвал очень впечатлил Камалин. Как и я, она столкнулась с этим явлением впервые в жизни, и, будучи всего лишь девочкой, не смогла сдержать своего восторга. Пока мы мылись, она почти не замолкала, пересказывая мне главы из учебника по геологии для школяров. Я же кивала, поддакивала, и изподтишка разглядывала девочку.

Она уже не боялась, как в первые недели, общей бани. Трудно сказать, было ли это заслугой времени, моих усилий или расписания женских и мужских часов. Кама теперь почти не боялась оставаться одной с орденцами, и даже подружилась с Лиром. Как оказалось, Лир отдал ей свой томик поэзии Алифии. Камалин эти сентиментальные стишки очень нравились.

Обсуждать стихи Алифии, правда, я отказалась наотрез. Я её один раз видела. Юный гений Мейнда оказался неопрятной круглолицей девушкой чуть старше меня. Сверстников она боялась и лезла в разговоры взрослых к месту и не к месту. Свои стихи, такие красивые и нежные на бумаги, читала с невыносимым апломбом и чувством. Я бы вовсе на той встрече уснула, если бы юный гений Мейнда на глазах полудюжины свидетелей не вытащила из сумочки одной из присутствующих поэтесс кошелёк, была поймана за руку и в приступе ярости метнула кошелёк в лицо ошарашенной женщины с криком "я сделала это из низкой гнусности, чего же ещё".

Мастер Анекара, наш учитель литературы, после долго выглядел очень смущённым и отказывался вспоминать ту попытку приобщения учениц к современной литературе.

— Интересно, что будет, если земля расколется?

— Не расколется. Скорее всего, просто кости земли зашевелились. В этой земле много гор, и за перевалами она всё ещё растёт, — я твёрдо решила не поддерживать подобные разговоры. Я сама напугана, и ещё брякну что-нибудь не то.

Мы разделись и разбрелись под душевые лейки. Котельная была прямо за стеной душевой, и вода чуть ли не обжигала. Я полминуты регулировала краны, чтобы не свариться, и искоса поглядывала на воспитанницу и её татуировки на спине.

Знак богини, знак верности, знак принадлежности к ложе сестёр меча. Последнее мне очень не нравилось. Ложи уже лет сто, как были простой формальностью. Сёстры Тиары давно не были самостоятельны, не защищали себя сами и не защищали свою паству. Хорошо это или плохо, не мне судить. Принадлежность к ложе ныне нигде не записывалась, никем не проверялась, и даже татуировки делали не все сёстры. Я свои набила уже после университета и первого распределения. Знак ложи меча под моей лопаткой был скорее данью уважения поколениям моих орденских предков, чем желанием взять в руки меч. Но Камалин не было ещё и семнадцати, не говоря уже о полном совершеннолетии. Кто разрешил ей делать эти татуировки? Мать-настоятельница? Сама захотела? Неужели в обители за эти шесть лет нравы изменились так сильно, что таких соплюх уже никто не останавливает от глупостей?

— Если Кости земли пришли в движение, значит, она расширяется? Нам говорили, что она либо раскалывается, либо растёт. Как в Норнале. Норнал постоянно с одной стороны растёт, с другой разрушается, — спросила Камалин.

— Может быть и расширяется. Со Станции телеграфировали, что вода в озере отошла от берега.

— Озеро углубилось? — Девчонка смыла мыло с лица. Глаза загорелись живым интересом.

Эх, сразу бы её сюда отправили бы, может быть и без спада и угроз отчисления обошлось бы.

— Вполне возможно, — важно кивнула я.

— Я слышала, что под озером разрыв в костях, — продолжала болтать девочка. — Может, вода потихоньку утекает на ту сторону?

— Вряд ли, тогда бы с берега сообщили бы, что вода постоянно отступает. Возможно, просто вода нашла новую пустоту в земле.

Скрипнула дверь, раздался низкий мужской голос. Камалин, вся в мыле, кинулась к полотенцу. Я молча метнула в дверь мыло. Едва вошедший мужчина, когда мыло ударило в стену рядом с его плечом, с руганью попятился назад. Через приоткрытую дверь сразу три голоса возмутились тому, что душ занят.

— До обеда ещё час! — проорала я. — Расписание внимательней смотри!

Голоса умолкли, и дверь наконец-то закрылась. Камалин молча вернулась под душ и, быстро ополоснувшись, завернулась в полотенце до носа. Настроение у нас обеих было безнадёжно испорчено.

— Если хочешь, съезди с Лиром и мастером Рахаилом на Станцию посмотреть, куда ушла вода, — предложила я. — Если будет место.

Девчонка чуть повеселела, и я похвалила себя. Какая же я молодец! Заодно, пока все заняты, займусь своими делами.

Для поездки к Берлоге Рахаил выделил мне Лира. Правда, перед этим пришлось пережить пару ужасных минут.

— Не хочешь мне ничего сказать? — хмуро спросил комендант, когда я постучалась к нему в кабинет после обеда.