Мария Семенова - Истовик-Камень
Мономатанец Рамаура по кличке Шесть Пальцев.
Кракелей Безносый из Халисуна.
И Лигирий Умник, аррант.
«Ложная надежда – это плохо! —
Учит нас прославленный мудрец. —
Если сил осталось на два вздоха
И куда сильней чужой боец,
Если видишь сам, что дело худо
И уже удачу не догнать —
Надо ли надеяться на чудо?
Лучше поражение признать…»
Но тогда как быть, коль самый-самый
Врач, к кому явился ты на суд,
Разведёт беспомощно руками:
«Тут и Боги жизни не спасут!»
Это значит – воспринять как благо
Темноту – и ждать своей судьбы,
Позабыв про гордость и отвагу,
Не пытаясь взвиться на дыбы?..
Ну уж нет! По древнему закону,
Что ещё никем не отменён, —
Кто себя признает побеждённым,
Только тот и правда побеждён.
5. Кремнёвый дикарь
Прав был Дистен-Должник, причисливший Щенка к живучей породе. Во всяком случае, упрям парнишка был страшно. Спустя несколько дней, когда Гвалиору снова пришла очередь стоять на мостках у отвалов, он убедился: Щенок в самом деле таскал увесистую тележку один. И, что самое удивительное, пупок себе покамест не надорвал. Только щёки провалились уже окончательно, потому что ездки, которые он успевал совершить, записывались на двоих – ему и отвергнутому им напарнику.
Гвалиор остановил его.
– Ты, венн, всё-таки дурень. Ты, наверное, хочешь поскорей сдохнуть?
Щенок ответил:
– Нет. Не хочу.
Обломки пустой породы с грохотом ссыпались вниз по деревянному жёлобу, обитому медным листом. Щенок тяжело переводил дух. Сквозь драное тряпьё было видно, как ходят у него рёбра. По рёбрам тянулся вспухший красный рубец.
– Тогда почему с Аргилой не работаешь?
– Он сегван.
– Тебе-то чем сегваны не угодили?
Молчание.
«Во имя священного меча первого Лаура, и какого рожна я с ним цацкаюсь!»
– А кнутом за что получил?
Венн посмотрел нардарцу прямо в глаза.
– За то, что не сказал «господин».
– Хватит языком болтать! – рявкнул Гвалиор. – Работай иди!
Маленький подбиральщик Аргила поначалу всё ходил за Щенком, пытался помогать ему с тележкой, но угрюмый венн его прогонял. Отчаявшись, Аргила снова принялся перебирать и просеивать мусор, вывезенный из штольни. Он шмыгал носом и утирал сопли грязным оборванным рукавом. Сегодня ему не везло.
Вельможи халисунской столицы, где довелось вырасти Каттаю, гордились своими конями. Само слово «вельможа» по-халисунски звучало как «харрай» – «всадник». Знатные мужи страны были потомками доблестных воинов, тех, что годами не покидали седла, обороняя селения от врагов и завоёвывая новые земли. Конечно, те времена давно миновали. Видавшие виды кольчуги сменились золотыми нарядами, а в боевой плети стали ценить слоновую кость резной рукояти и ювелирную выделку шара, более не предназначенного сокрушать вражьи шлемы и черепа. Уже два века назад, во дни Последней войны, Гарната-кат был спасён яростью рабов, а вовсе не подвигами знатных воителей… Однако по сей день никто и слушать не стал бы военачальника, если он не принадлежал к роду харраев. И вовсе разорившимся и потерявшим честь считали вельможу, если он не мог больше содержать боевых коней-харов для себя и для мужчин своего рода.
Считалось, что знатному человеку не по достоинству идти в гости или по делу пешком, – даже в пределах своей собственной Сотни. Славных коней покупали за огромные деньги, их получали в наследство и выменивали, отдавая десятки рабов. Особенно ценились горбоносые скакуны, доставляемые из-за моря, из страны Шо-Ситайн. Какой бы масти ни был такой конь, его шерсть обязательно отсвечивала золотом – ибо в начале времён шо-ситайнские Боги создали его из южного ветра, напоённого солнцем.
Родство с ветром всего лучше чувствовалось на праздничных ристалищах. На обширном загородном лугу, где могучие хары летели во весь опор под маленькими цепкими всадниками в ярких коротких плащах. И гулкая земля звенела под копытами, словно тугой барабан…
Мохнатый буланый конёк, за чью пышную гриву крепко держался Каттай, ни за что не догнал бы, наверное, на скаковом кругу тех стремительных великолепных красавцев. Но и они, надо думать, сейчас же простудились и умерли бы в Самоцветных горах. Если ещё по дороге сюда не переломали бы тонких ног, сорвавшись с ненадёжной тропы…
Второй конёк, следовавший за верховым, вёз на своей спине тяжёлый, объёмистый вьюк. Буланую лошадку вёл под уздцы крепкий подросток в хороших сапожках и меховой курточке. Волчонок. Господин Церагат, забравший парня с общих работ возле отвалов, взял его в обучение. Ученик оказался способным. Кнута и серьги-«ходачихи» он пока ещё не получил, но старший назиратель хвалил его и даже иногда ставил присматривать за другими рабами. Теперь молодой венн был добротно одет и ел досыта, и горный мороз лишь разрумянивал его, а не пробирал мучительной дрожью, вытягивая последние силы. Каттай сидел на седле перед Шаркутом и жадно смотрел по сторонам.
Сколько хватал глаз, вблизи и вдали вырастали один из-за другого, вздымаясь, величественные хребты. Немыслимо далеко угадывались вершины, рядом с которыми сам Большой Зуб сошёл бы за невысокий холмик предгорий. Ни зверь, ни человек никогда не поднимались в это царство смерти и льда… А небо над сплетениями хребтов было не голубым, как дома, а густо-синим с отчётливой фиолетовой тенью. И невыносимо яркое солнце плыло в нём не в ореоле золотого сияния, а как бы само по себе – одиноким огненным шаром, чей пламень горел в синей черноте, не озаряя её…
– Войдёшь в Сокровищницу – поменьше глазей, – ворчливо наставлял распорядитель. – И руки ни к чему не тяни. Не то их тебе сперва отсекут, а потом уже разберутся, чего ради ты ими камни-то лапал!..
Когда под копытами буланого конька перестал хрустеть снег, Каттай оторвался от созерцания дальних кряжей и стал смотреть на дорогу.
Шаркут вёз его туда, куда не смела сунуться вечная зима окружающих гор, – в Долину. Ту самую, чьи зелёные сады Щенок показывал Каттаю, стараясь не лязгать зубами на холодном ветру. Почему-то Каттай ожидал, что им вот-вот встретится многочисленная и очень придирчивая стража, но увидел всего двух человек. Они играли в кости под навесом возле края дороги, прислонив копья к стене. Они поприветствовали Шаркута, как давнего знакомого, и вновь вернулись к игре. Только позже Каттай сообразил – а от кого было ставить стражу Хозяевам? Племена известных своей свирепостью горцев обитали очень далеко. И в эту сторону никогда не совались, считая три Зуба проклятым местом. Долину сплошным кольцом окружали высоченные стены скал, а единственную дорогу, по которой можно было проехать, надёжно перекрывал рудник…
– Господин Шаркут, – подал голос Волчонок, – а мне можно будет Сокровищницу посмотреть?
Распорядитель строго покосился через плечо.
– А ты за лошадьми будешь присматривать, чтобы они по куче перед дверью не наложили!
– Да будет по твоему слову, господин мой, – отозвался Волчонок. Ему, сыну свободного племени, слово «господин» когда-то жгло язык так же, как и Щенку. Но того никакие побои до сих пор не вынудили поставить словесную печать на своём рабстве. А Волчонок – ничего, свыкся. Вряд ли невольничья доля станет для него чем-то самим собой разумеющимся, как для Каттая. Однако выгоды из неё извлекать он обучился вполне. Вот и теперь он выговорил формулу покорности настолько смиренно, что Шаркут немного смягчился.
– Ну… может, позволю камень до порога нести. Там посмотрим.
– Спасибо, господин мой!
Долина открылась внезапно. Из-за скалы потянуло навстречу тёплым ветром, и у Каттая слегка закружилась голова: он только тут понял, как давно не дышал ароматами живой земли и влажных, роскошно зеленеющих листьев. Он и вонь-то рудничную почти перестал замечать, чувствовал её, только возвращаясь снаружи… Он даже испугался, как бы не показаться могущественным Хозяевам пропитанным этой самой вонью, но тут они обогнули скалу, и он увидел Долину.
Почему-то после памятного созерцания сквозь расщелину он представлял её себе ровным травяным полем, на котором там и сям стоят окружённые садами дворцы. Ничего подобного! Долина была почти круглой, поперечником в несколько поприщ, и все эти поприща состояли из довольно крутых холмов, выглядевших, точно пузыри на чём-то густом и кипящем. Пузыри давным-давно застыли и обросли пышным лесом. Здешний лес имел весьма мало общего и с лиственными рощами западного Халисуна, где вырос Каттай, и с хвойными дебрями родины Волчонка, и с древним Лесом, окраину которого им довелось повидать. Здесь всё было невероятно, просто вызывающе роскошным. Уж если папоротник – так в два человеческих роста, если цветок – так с суповую миску величиной!.. Вот что делают влага и тепло, идущее прямо из-под земли… По мнению Каттая, примерно так должны были выглядеть Праведные Небеса. Волчонок сразу расстегнул меховую куртку, потом снял её совсем и бросил на спину лошади поверх кожаного вьюка. Кровли жилищ, крытые красным и розовым сланцем, выделялись небольшими яркими островками. Каттай начал гадать, который же из этих домов окажется Сокровищницей. Однако Шаркут сразу направился к холму посередине Долины. Этот холм стоял несколько особняком от других и отличался ещё и тем, что был совсем голым. Когда подъехали ближе, в склоне холма обнаружилась дверь и возле двери – привратник. «Значит, Хозяева судили драгоценным самоцветам храниться там, где им, волею Лунного Неба, от века положено!» – догадался Каттай.
