Мэри Стюарт - Хрустальный грот
— А сам-то ты кто такой, что так говоришь со мною? Сам ты хватал власть, где только мог.
— Не где мог, а где она мне доставалась. А все, чем владеешь ты, ты прибрала к рукам вопреки законам, божеским и человеческим. Если бы ты согрешила в неведении, побуждаемая лишь похотью, тем бы дело и кончилось, и говорить было бы не о чем. Я уже сказал тебе, он тебя ни в чем не винит. Нынче утром, когда он узнал, что свершилось, его первая мысль была о тебе, о твоем горе. — Я увидел, как блеснули торжеством ее глаза, и мягко добавил: — Но тебе придется иметь дело не с ним, а со мною. И я говорю, что ты должна уехать.
Она вскочила.
— Почему же ты не рассказал ему и не позволил ему меня убить? Тебе ведь этого хотелось?
— Чтобы к одному прегрешению прибавить другое, еще худшее? Ты говоришь вздор.
— Я иду к королю!
— Для чего? Ему сегодня не до тебя.
— Я всегда нахожусь при нем. Мне надо дать ему лекарства.
— У него теперь есть я. И Гайдар. Ты ему больше не нужна.
— Он допустит меня к себе, когда узнает, что я пришла проститься! Говорю тебе, я пойду к нему!
— Ступай, — ответил я. — Я тебя не держу. Если ты задумала открыть ему правду, подумай получше. Потрясение убьет его, и Артур только скорее станет королем.
— Лорды не признают его! Никогда не признают! Думаешь, Лот будет молчать и слушать твои речи? Что, если я расскажу им о нынешней ночи?
— Тогда верховным королем будет Лот, — спокойно ответил я. — И долго ты при нем останешься в живых, беременная Артуровым отпрыском? Да, да, об этом ты, я вижу, еще не поразмыслила? Как ни клади, а у тебя нет иного выбора, кроме как убраться отсюда, пока возможно. После свадьбы твоей сестры пусть Лот найдет тебе мужа — так ты еще, пожалуй, убережешься.
И вдруг она разъярилась и зашипела на меня, словно кошка, загнанная в угол.
— Это ты, ты смеешь осуждать меня! Ты ведь и сам рос побочным отпрыском… Всю жизнь я должна была смотреть, как все, все достается Моргиане! Эта девчонка будет королевой, а я… Она и магии тоже обучается; только как ею пользоваться в своих интересах, не понимает, точно слепой котенок! Ей место в монастыре, а не на королевском троне, а вот мне… а я… — Она осеклась и прикусила губу. И кончила не так, как собиралась: — Я, владеющая начатками той силы, которая дала тебе величие, кузен мой Мерлин, неужели ты думаешь, я соглашусь остаться никем? — Она говорила нараспев, точно ведунья, произносящая всесильное заклинание. — Это ты, Мерлин, который ни одному мужчине не друг и ни одной женщине не любовник, ты — никто, в конце жизни от тебя только и останется, что тень да имя!
Я улыбнулся.
— Ты думаешь меня испугать? Я ведь вижу дальше, чем ты. Я — никто, это верно, я лишь воздух, тьма, слово, обещание. Я заглядываю в глубь прозрачного кристалла и живу ожиданием в горных гротах. Но здесь, на свету, у меня есть юный король и блистающий меч, и они делают за меня мою работу и возводят здание, которое останется стоять, когда мое имя будет лишь непонятным словом в забытых песнях и изжитых сказаниях, а твое имя, Моргауза, — лишь шипением из темного угла. — Я повернул голову и кликнул слугу. — Довольно, нам более нечего сказать друг другу. Ступай соберись и оставь этот двор.
Слуга вошел и встал на пороге, с опаской поглядывая то на нее, то на меня. Я узнал в нем по виду смуглого кельта, жителя западных гор; это племя и ныне чтит старых богов, и, может быть, он смутно ощутил в моей комнате присутствие враждебных соревнующихся чар.
Но для меня она теперь опять была только юной женщиной, запрокинувшей навстречу мне миловидное, встревоженное лицо, так что золотисто-розовые волосы, обрамляющие бледный лоб, заструились по вишневому платью. Для слуги в дверях это должно было выглядеть как обыкновенное прощание, если он не чувствовал единоборствовавших теней. Она на него даже не взглянула — что он понял, о чем догадался, ее не интересовало.
Следующую фразу она произнесла негромко, спокойно:
— Я поеду к сестре. Она до свадьбы пребывает в Йорке.
— Я позабочусь об эскорте. Свадьба, без сомнения, состоится на Рождество, как и предполагалось. Король Лот скоро к вам присоединится и предоставит тебе место при дворе твоей сестры.
Она опять, скрытно и коротко, сверкнула на меня глазами. Можно было гадать, на что она надеялась — возможно, на то, что еще успеет занять место сестры при Лоте, — но мне она уже наскучила. Я сказал:
— Итак, прощай, пожелаю тебе благополучного путешествия.
Она низко присела в реверансе и произнесла сквозь зубы:
— Мы еще встретимся, кузен.
Я ответил галантно:
— Я буду с нетерпением ждать этой встречи.
И она ушла, тонкая, прямая, руки снова сложены на животе. Слуга закрыл за ней двери.
Я стоял у окна и собирался с мыслями. Я устал, глаза после бессонной ночи саднило, но голова была легкая и ясная, образ Моргаузы отодвинулся вдаль. Свежее дыхание утра проникало в окно и разгоняло черные флюиды, запах жимолости все слабел, окончательно выдохся, и с ним развеялась последняя тень. Когда пришел слуга, я умылся холодной водой и, велев ему следовать за мной, прошел в лазарет. Здесь легче дышалось, и взгляд умирающих было проще выдержать, чем присутствие женщины, которой предстояло родить Мордреда, Артурова племянника и побочного сына.
Глава 7
Король Лот, оказавшись в стороне от главных событий, не сидел сложа руки. Его хлопотливые посланцы сновали туда и сюда, убеждая всякого, кто соглашался слушать, что Утеру для такого случая, как провозглашение наследника, надо бы вернуться в один из своих дворцов в Лондоне или Винчестере. Спешка, шептали они, неприлична, неуместна: в таких делах следует придерживаться обычая, всех оповестить, все церемонии соблюсти и заручиться благословением церкви. Но старались они напрасно. Простые люди в Лугуваллиуме и солдаты, сейчас числом превосходящие мирных жителей, придерживались иного мнения. Всем было ясно, что часы Утера сочтены, и разве не правильно, не справедливо объявить наследника прямо сейчас и по соседству с полем битвы, на котором Артур уже успел по-своему объявить себя? А что при этом не будут присутствовать епископы, что за беда? Ведь это будет пир по случаю победы, устроенный, можно сказать, прямо на бранном поле.
Дом, где расположился в Лугуваллиуме король со своим двором, был набит до отказа. Но празднество выплеснулось далеко за его стены. По всему городу и окрестностям предавались ликованию солдаты, воздух был синь от дыма и костров и полон запахами жарящегося мяса. Командиры на пути в королевские палаты изо всех сил старались не замечать пьянства в расположении полков и на улицах и не слышать женского смеха и визга там, куда по правилам женщинам доступа не было.
