Джордж Мартин - Битва королей
Перевертыш. Эта кличка была ему горче желчи. Он отплыл в Пайк, чтобы повести отцовские ладьи на Ланниспорт, а теперь…
— Сейчас спущусь, — крикнул он вниз. — Один.
Черный Лоррен не одобрил этого.
— Кровь можно смыть только кровью. Может, рыцари и соблюдают уговор с другими рыцарями, но с теми, кого считают разбойниками, они не столь щепетильны.
— Я принц Винтерфелла и наследник Железных островов, — ощетинился Теон. — Ступай найди девчонку и сделай так, как я велел.
Лоррен ответил ему убийственным взглядом.
— Да, мой принц.
«Он тоже против меня. — Последнее время Теону казалось, что сами камни Винтерфелла обернулись против него. — Я умру, покинутый всеми. Значит, остается одно — жить!»
Он подъехал к воротам с короной на голове. Женщина черпала воду из колодца, Гейдж-повар стоял в дверях кухни. Они скрывали свою ненависть за угрюмыми взглядами и ничего не выражающими лицами, но он все равно ее чувствовал.
Когда опустили мост, через ров дохнул холодный ветер, и Теон содрогнулся. «Это я от холода», — сказал он себе. Даже самые храбрые могут дрожать от холода. Он проехал по мосту и под решеткой — прямо в зубы этому ветру. Внешние ворота растворились перед ним. Он выехал за стены замка, чувствуя, как мальчики смотрят ему в спину своими пустыми глазницами.
Сир Родрик ждал на рыночной площади верхом на сером в яблоках мерине. Клей Сервин держал над ним знамя с лютоволком Старков. Они были одни на площади, но Теон видел лучников на крышах ближних домов, копейщиков справа, а слева стояла шеренга конных рыцарей под водяным с трезубцем дома Мандерли. «Каждый из них хочет моей смерти». Среди них были юнцы, с которыми Теон пил, играл в кости, даже ходил по бабам, но это не спасет его, если он попадет к ним в руки.
— Сир Родрик. — Теон натянул поводья. — Мне грустно, что мы встречаемся врагами.
— Мне тоже грустно — оттого, что не могу повесить тебя прямо сейчас. — Старый рыцарь плюнул в грязь. — Перевертыш.
— Меня зовут Грейджой из Пайка, — напомнил ему Теон. — На плаще, в который завернул меня отец при рождении, был кракен, а не лютоволк.
— Ты десять лет был воспитанником Старков.
— Заложником их и узником.
— Скажешь, лорд Эддард держал тебя закованным в темнице? Нет, он воспитывал тебя вместе со своими сыновьями, славными мальчиками, которых ты убил, а я, к непреходящему моему стыду, учил тебя боевому мастерству. Мне бы проткнуть твое брюхо мечом, а не вкладывать его тебе в руку.
— Я пришел говорить, а не выслушивать оскорбления. Говори, старик, — что тебе от меня надо?
— Две вещи. Винтерфелл и твою жизнь. Прикажи своим людям открыть ворота и сложить оружие. Тот, кто не убивал детей, сможет уйти, но ты предстанешь перед судом короля Робба — и да смилуются над тобой боги, когда он вернется.
— Робб никогда больше не увидит Винтерфелла. Он сложит голову у Рва Кейлин, как это происходило со всеми южанами на протяжении десяти тысяч лет. Север теперь наш, сир.
— Вы заняли три замка, и один я сейчас у тебя отберу, Перевертыш.
Теон пропустил это мимо ушей.
— Мои условия таковы. До наступления вечера вы должны разойтись. Те, кто присягнет на верность Бейлону Грейджою как своему королю и мне как принцу Винтерфелла, сохранят за собой свои права и имущество, не потерпев никакого ущерба. Те, кто не сделает этого, будут истреблены.
— Ты что, рехнулся, Грейджой? — удивленно спросил юный Сервин.
— Он только пыжится, мальчик, — сказал сир Родрик. — Боюсь, Теон всегда был слишком высокого мнения о себе самом. Не думай, Перевертыш, что я буду ждать Робба, чтобы двинуться на Перешеек и разделаться с твоими сородичами. Со мной около двух тысяч человек, а у тебя, если верить слухам, не больше пятидесяти.
Семнадцать, если быть точным. Теон заставил себя улыбнуться.
— У меня есть кое-что получше людей. — И он поднял над головой кулак, подавая сигнал Черному Лоррену.
Винтерфелл был у него за спиной, но сир Родрик смотрел прямо на стену и не мог видеть. Когда подбородок рыцаря задрожал под пышными белыми бакенбардами, Теон понял, что он увидел. Нет, старик не удивился, с грустью отметил Теон, но страх налицо.
— На это способен только трус, — сказал сир Родрик. — Использовать ребенка… какая подлость.
— Знаю. Я сам отведал этого кушанья — забыл? Меня десятилетним забрали из отцовского дома, чтобы отец больше не бунтовал.
— Это не одно и то же!
— Верно. Веревка, которую носил на шее я, была не из пеньки, однако я ее чувствовал. И она натирала мне шею, сир Родрик, — до крови натирала. — Теон до сих пор не сознавал этого, но, произнеся, понял, что это правда.
— Тебе никогда не причиняли зла.
— Твоей Бет тоже не причинят, если ты…
Сир Родрик не дал ему закончить.
— Ядовитая гадина. — Лицо рыцаря побагровело под белыми бакенбардами. — Я дал тебе случай спасти твоих людей и умереть хотя бы с видимостью чести. Мне следовало бы знать, что от детоубийцы хорошего ждать не приходится. — Сир Родрик опустил руку на меч. — Я мог бы зарубить тебя прямо здесь и положить конец твоим мерзостям. Клянусь богами, так мне и следует поступить.
Теон не боялся старика, но лучники и рыцари в строю — другое дело. Если дойдет до мечей, живым в замок ему уже не вернуться.
— Что ж, преступи свою клятву, убей меня — и увидишь, как твоя малютка Бет закачается в петле.
У сира Родрика побелели костяшки пальцев, но руку с меча он убрал.
— Поистине я зажился на свете.
— Не стану спорить, сир. Так как, принимаете вы мои условия?
— На мне лежит долг перед леди Кейтилин и домом Старков.
— А как же твой собственный дом? Бет — последняя у вас в роду.
Старый рыцарь выпрямился.
— Я предлагаю себя вместо дочери. Отпусти ее и возьми в заложники меня. Кастелян Винтерфелла, уж конечно, стоит больше, чем маленькая девочка.
— Только не для меня. — (Благородный жест, старик, но я не такой дурак.) — И не для лорда Мандерли с Леобальдом Толхартом, спорить могу. — (Не больно-то им дорога твоя старая шкура.) — Нет, я оставлю девочку у себя… и ничего ей не сделаю, пока ты будешь меня слушаться. Ее жизнь в твоих руках.
— Праведные боги, Теон, как ты можешь? Ты же знаешь, что я обязан штурмовать замок, я дал присягу…
— Если твое войско на заходе солнца не отойдет от моих стен, Бет будет повешена. За ней на рассвете последует другой заложник, а на закате еще один. На каждой заре, утренней и вечерней, кто-то будет умирать, пока вы не уйдете. В заложниках у меня недостатка нет. — Не дожидаясь ответа, Теон повернул Улыбчивого и поехал обратно к замку. Сначала он двигался шагом, но при мысли о лучниках за спиной перешел на рысь. Маленькие головы смотрели на него со своих пик, ободранные и просмоленные, увеличиваясь с каждым ярдом, а между ними стояла маленькая Бет Кассель, плачущая, с петлей на шее. Теон, пришпорив Улыбчивого, перешел в галоп. Копыта коня простучали по подъемному мосту, как барабанные палочки.
