Урсула Ле Гуин - Порог (сборник)
Было как-то нечестно сейчас здесь работать. Работа высосет из нее всю ту энергию, которая должна принадлежать только ему, чтобы он наконец завершил свой, такой важный труд.
Следующий раз она провела лето дома только три года спустя. Дейв уже работал в Университете Брауна, быстро становясь одним из наиболее высокооплачиваемых преподавателей в Индиане. "Я не хочу сворачивать на боковую дорожку", — говорил он, и Вирджиния соглашалась, хотя, когда они приезжали в Блумингтон брать интервью, она искренне восхищалась этими местами, высокими деревьями в роще университетского кампуса, где в вечерних сумерках мелькали огненные мухи и вечера были такими теплыми, тихими, исполненными очарования и летних ароматов, как всегда в центральных штатах. Но это был как бы сон. А реальностью была их жизнь на Востоке. И Дейв знал, что она страшно тоскует по дому.
— Как ты насчет путешествия вокруг Тилламук-Хэд этим летом?
— По Тилламук-Хэд. Вокруг нельзя — в море упадешь!
Это путешествие они собирались совершить еще в то лето, когда он писал диссертацию.
— Ладно, — сказал он, — тогда поехали в Орэ-гэн! — И они поехали на Запад — от этих старых городов, через бесконечные прерии и пустыни, через горы, на Запад вместе с солнцем, на взятом напрокат добром старом «Мустанге». На этот раз бабушка осталась дома, на Бретон-Хэд; ей нравилось, чтобы они приходили к ней в гости, и она готовила специально для них всякие изысканные блюда — лососину на пару, политую укропным майонезом, "говядину по-бургундски", форель, час назад пойманную в ручье Клэтсэнд-крик и сразу же поджаренную.
— Когда мой муж был управляющим большого отеля в Сан-Франциско, — говорила она, — я училась готовить у нашего шеф-повара, француза.
— Господи, она — просто чудо! — шептал Дейв. Они жили в маленьком домике на Хэмлок-стрит и спали в той маленькой комнате, которая когда-то была комнатой Вирджинии; индейская корзиночка и зеркало в раме из слоновой кости с зеленоватым стеклом, покрытым сеточкой трещин, по-прежнему стояли на туалетном столике с мраморной столешницей. Они гуляли по пляжу, ездили автостопом на Прибрежную гряду. Дейв изучал карты и каждый день ставил перед ними новую цель. "Говорят, что с этой стороны Сэддл-маунтен проезда нет, — заявлял он, — но я нашел другой путь!" И уже чувствовал себя победителем, покорителем Запада. Она же следовала за ним, точно покорная индейская скво.
— Я в этом году что-то ни разу лосей не видела, — сказала она примерно за неделю до их отъезда.
— Охотники, — откликнулась бабушка. — И строительство.
— Лоси? — спросил Дейв. — Ты хочешь увидеть лосей? — Он узнал у мальчишек на заправочной станции, где еще можно встретить лосей, и провез ее по всем тем глухим дорогам, которые мальчишки ему назвали. Они перебрались через Никани-маунтен, спустились с ее склонов в Нехалем-Спит; они обычно ехали до тех пор, пока можно было ехать. Они бродили по длинным дюнам над болотами, между рекой и океаном. "Вон, вон!" — кричал он возбужденно, когда коронованные ветвистыми рогами темные тени шарахались от них и уходили подальше в чащу. Он тогда все-таки поймал для нее лосей; он их подарил ей! А потом они вернулись домой в своем маленьком сером «Мустанге» — снова через Никани-маунтен и по той дороге, которая шла прямо над сумеречным морем. Ее мать подала им холодный ужин: ветчину и салат с фасолью и попросила Дейва:
— Расскажи мне об огненных мухах. — Он обращался с ней, как с ребенком, и она вела себя с ним, как доверчивый ребенок.
— Мы в детстве называли их «светляками», — сказал он. — Если набрать их побольше в какой-нибудь кувшин, то через некоторое время они привыкали и начинали все вместе вылетать оттуда и снова туда влетать. — Он говорил о своем детстве так, словно оно было очень-очень давно и теперь на свете больше никаких светляков не существовало.
Лили слушала со своей обычной милой покорностью.
— А я слышала только такое название, — сказала она, — "огненные мухи".
— "Не пересечь им Скалистые горы", — сказала Вирджиния, и ее мать тут же подхватила:
— Да-да. Это из твоего стихотворения…
— "Искры", — подсказала ей Вирджиния, внутренне изумляясь. Она и не знала, что мать прочла ее книжку; книжка, новенькая и хрустящая, стояла на полке в гостиной; казалось, ее никто и в руки не брал. Этот сборник стихов Вирджинии получил первую премию Йельского университета на конкурсе молодых поэтов. "Неплохо, а?" — сказал тогда Дейв.
И вот, два года спустя, все лето, проведенное дома, она проплакала. Слезы — единственное, что она получила от этого лета. Слезы, выплаканные в одиночестве — в маленькой темной спаленке, ее бывшей комнатке, и на берегу океана, и у бабушки на кухне, когда она отмывала в раковине следы от вареных моллюсков.
Слезы, наспех проглоченные, спрятанные, высохшие.
Невидимые слезы. Сухие, испарившиеся, превратившиеся в кристаллики соли. Они кололи ей глаза и застревали в горле болезненным комком. Казалось, она могла бы плеваться сухой солью. И еще это было лето молчания. Каждый вечер Дейв звонил из Кэмбриджа, чтобы рассказать ей, какие квартиры он видел, какую квартиру нашел, как продвигается работа над его книгой о Роберте Лоуэлле ‹Роберт Лоуэлл (1917–1977), американский поэт, в творчестве которого сочетался интерес к «семейной» тематике и стремление осмыслить национальную историю.›.
Это Дейв тогда настоял, чтобы она провела лето на Западе. Он подарил ей Орэ-гэн. Сказал, что ей нужно отдохнуть, взбодриться, а лето в Кэмбридже всегда ужасное, жаркое, удушливое. "Ты пишешь?" — спрашивал он, и она говорила «да», потому что ему очень хотелось подарить ей и ее же собственное творчество. Каждый вечер он звонил и разговаривал с ней, и она, повесив трубку, каждый раз плакала.
Ее мать обычно сидела в маленьком садике за домом.
Между огромными рододендронами под окном спальни и ветхой оградой, державшейся только за счет старой вьющейся розы, была неширокая полоска заросшей травой земли, и Лили поставила там два шезлонга.
По вечерам воздух был пропитан ароматом роз. С северо-востока, с континента, дул теплый ветер. В центральных районах, по слухам, жара стояла просто обжигающая. Даже здесь, на побережье, в доме было душновато. "Выходи, посиди со мной", — говорила ей мать, и она, перестав наконец плакать у себя в маленькой темной комнатке, умывалась, старательно смывала с лица соль и выходила наружу. Ее мать, Лили, была удивительно похожа на тот цветок, в честь которого ее назвали — призрачно белая в сумерках между огромным розовым кустом и темными рододендронами. Никаких огненных мух здесь не было, но ее мать сказала, показывая на мощные ветви:
![Урсула Ле Гуин - Порог [С предисловием]](/uploads/posts/books/67712/67712.jpg)