Наталия Некрасова - Повесть о последнем кранки
А вести из Саллана приходили хуже некуда. Четверо этелов все же решились присягнуть королю. Саллан раскололся. Северо-запад держали Фэграйны, юго-восток — Четверо. Энет Светловолосый стоял на порубежье, проходившем по реке Шаннур. Эмрэг-кранки писал, что скоро приедет со Словом к государю от имени Четверых. Саллан был на грани войны.
Даэрнар был отпущен на волю и жил по-прежнему во дворце, но теперь под постоянным надзором. Я иногда видел его. Честно говоря, мне было его жаль. Я, наверное, на его месте просто спился бы или покончил с собой.
Так прошел год. Эмрэн пила какие-то травы, чтобы не зачать ребенка, поскольку она считала, что сначала должна помочь Лайин, и пока сын Эмрэга не сделает первый шаг, она не может думать о своем ребенке. Опять Эмрэг-кранки. Я начинал ревновать к нему. Понятно, Эмрэн его сестра, преданная, верная, любящая сестра, но я-то ей муж! Меня-то она должна любить сильнее! Но потом я вспоминал, что кранки все же не такие, как мы, и успокаивал свою досаду. Для них кровное родство прежде всего. Ладно. Будут и у нас дети. Много детей. Сыновей и дочек, которые будут красивы, как моя Эмрэн. А уж я позабочусь, чтобы они выросли хорошими людьми и чтобы у них было все.
XXVII. ЛАЙИН
Эмрэг приехал накануне следующего Амланна. Он привез с собой присягу Четырех этелов с их собственноручными подписями. Даже если это давало отцу власть только над половиной Саллана, это уже увеличивало владения Ильвейна почти в полтора раза. Отец от лица Ильвейна и Эмрэг от лица Саллана составили Договор, который давал Саллану особые права и отдавал его непосредственно под власть самого короля. По этому случаю должны были устроить великие торжества. Я была на сносях — ждали, что я рожу дня за три до Амланна. Эмрэг очень волновался и недоумевал, почему я еще не родила. Как будто можно родить по желанию! Не знаю, почему это так его беспокоило. Мне казалось, что Договор куда важнее. Как бы там ни было, он приставил ко мне пятерых своих людей — если так можно назвать кранки — которые чуть ли не в отхожее место меня сопровождали. Мне это было крайне неприятно. И еще он приказал — просто приказал мне никуда не выходить, пока не кончится Амланн. И все время спрашивал, люблю ли я его. Я не стала лгать. Странно, но он почти обрадовался. Я была очень раздражена в тот день. И потому, вопреки его слову, появилась вечером в храме Осеняющего, что на Зеленой площади и встала среди родни государя. Эмрэг тоже был там. Но служба уже началась, и выставить меня он уже не мог… Я никогда не забуду этой службы. В тот раз я как никогда чувствовала музыку. Она уносила меня ввысь, я плакала, вымывая слезами все свои обиды, всю свою тоску… Какое-то спокойствие нисходило на меня среди мерцания светильников и тихих грустных голосов юных певцов. Мне хотелось всех жалеть и любить, хотелось, чтобы и меня любили так же светло и мучительно, как я сейчас… Я так и не помню в точности, как все было. Просто впереди меня вдруг вскрикнула и упала какая-то женщина. Стройное пение голосов сразу распалось, замолкло, люди закричали и засуетились. Меня чуть не затолкали. Я вдруг ощутила сильную боль внизу живота. Не помню, как оказалась в самом центре суматохи. Там на полу лежала женщина — я ее знала, это была дальняя родственница моего мужа, у нее в груди торчала короткая золоченая стрела. Помню совершенно растерянное, полусумасшедшее лицо Эмрэга, который сидел на полу и глядя в пустоту невидящими глазами, повторял каким-то жалким, полудетским голосом: "Этого не может быть… этого не должно быть…" И мне впервые стало жаль его. Случилось что-то страшное, большое, совершенно мне не понятное… Наверное, именно в этот миг, я поняла, как ему нужен человек, который понял бы и поддержал его. Не преданная и слепо обожающая сестра, а тот, кто понимает… В тот миг я осознала, что нашла себя. Я нужна ему. Я нашла свою цель… Но тут снова боль. Больше ничего не помню. Сына я родила к утру.
XXVIII. ЭМРЭН
Наверное, мы поступили ужасно, оставив Лайин одну с ее родовыми муками. Пусть рядом суетились лекари, повитухи и служанки, среди всех, кто ее окружал, не было ни одного близкого ей человека. Мы все были при Эмрэге. Мне казалось, что он сошел с ума, и от этого я чуть сама не помешалась… Сначала я думала, что это из-за того, что погибла Зимарун, но потом поняла — нет. Мы вообще не знали, что она приехала. И уж никак не ожидали того, что она появится в храме Осеняющего, ведь она была правоверная инетане. Как бы то ни было, из его бессвязных речей я поняла, что дело было не в ней. Я с трудом умудрилась напоить Эмрэга сонным отваром, да и то не сразу подействовало. И лишь когда он уснул, я пошла проведать Лайин. Уже светало. У дверей ее опочивальни я увидела только одного человека. Он стоял спиной ко мне, повернувшись к окну. На звук моих шагов он обернулся, и я узнала Даэрнара. Я поразилась его виду — он постарел лет на десять. Усталое, почти безразличное лицо. Мне почему-то было неловко смотреть ему в глаза. Я помедлила на пороге, и получилось так, словно я хочу ему что-то сказать, а что — не знаю. Он сказал сам:
— Она уже родила.
Помотал головой и, не дожидаясь ответа, медленно побрел прочь. Наверное, он всю ночь здесь просидел. Не Эмрэг, не я, не государь, а бесправный заложник. Я осторожно открыла дверь. Она была не заперта. В опочивальне было тихо, еле слышно перешептывались няньки. Лайин, едва ли не белее простыней, спала. А рядом с ней на широкой постели уютно посапывал красненький сморщенный младенец. Нянька опасливо поглядывала на прокравшуюся сюда нелюдь, но я не прикоснулась к малышу. Спросила только:
— Она назвала его?
— Да, сударыня, — шепотом ответила нянька. — Арнаэр. По отцу и дядюшке. Покойник большой полководец был, герой.
Я кивнула. Мать дала имя. У нас было принято, чтобы со стороны отца давала имя какая-нибудь из его ближайших родственниц. То есть, сейчас это была я. Я назвала его Унэрайэ. Он ведь и был двух кровей. Арнаэр Унэрайэ. Я не знала, растут ли здесь эти цветы, но решила поискать и принести их Лайин и малышу.
Проснувшись, брат был куда спокойнее. Хотя то еще было спокойствие. Так выглядят опоенные дурманным зельем люди, но ведь я ничего такого ему не давала. Наверное, он был полностью вымотан. Я долго добивалась от него ответа. Наверное, я очень надоела ему, и он, под конец, сдался, хотя и с великой неохотой.
— Эмрэн, — с какой-то смертной тоской в голосе сказал он, — я ведь кранки. Я знал свою судьбу. Вчера должен был погибнуть я. Да все и шло к тому — я или Лайин. Зимарун никому не могла помешать, это не цель для убийцы. Но ведь я знал, что убьют меня. А вот — я жив. Я не знаю, кранки я теперь или нет. Я не знаю, не солгал ли мне Оракул. Я не знаю теперь, сбудется ли то, за что я заплатил. Я ничего не знаю! Раньше я был уверен — сбудется. Я всю жизнь положил на это, я этой уверенностью только и жил, а теперь я ничего не знаю!
