Анатолий Нейтак - Камень и ветра 4. Поход за радугой
– Капитан, вы сами не понимаете, о чём просите. Я могу отдать вам последнее кольцо, даже брошь, но только не ожерелье. Я…
– Почему? Что в нём такого?
– Это не… не моя тайна. Простите. Ничего личного.
Глаза в глаза: не перетягивание каната – скорее, приготовление многокомпонентного зелья, когда плодами трудов одного алхимика должен воспользоваться другой. Одно мгновение я ещё надеялась. Но тут губы Гертаса сжались, и стало ясно, что я проиграла.
– Прошу в последний раз. Сдайте артефакты. Все.
Ладно. Это твой выбор.
– Заберите.
Капитан перевёл взгляд мне за спину, и я машинально начала уклоняться. А потом, поскольку лучшая защита – это нападение, атаковала сама. Никаких трюков, никакой магии, только выучка, скорость и точность.
Конечно, меня учили больше фехтованию, чем драке без оружия. С другой стороны, годам к пятнадцати, а то и раньше, я начала соображать, что у всех единоборств основа, по сути, одна. Когда Рессар, мой главный "тренер", выходил из своей обычной молчаливой угрюмости, он любил повторять: "Владеющий мечом не поймёт владеющего боевым шестом или владеющего кулаком. Зато и первого, и второго, и третьего отлично поймёт владеющий собой". Я поостереглась бы причислять себя к мастерам или хотя бы профессионалам, однако регулярные тренировки на протяжении двадцати с лишним лет чего-то да стоят.
Стражники были больше подкованы в уличной драке, чем в фехтовании. Мощные пареньки из охраны и вовсе были заточены под задачу "хватать и держать". Но ни те, ни другие за мной просто не поспевали. И мешали друг другу. А здоровяк, которого при моей комплекции бесполезно пинать в живот, остаётся весьма уязвим для простого тычка пальцем в межключичную ямку.
Вот только ближе к концу скоротечной драки, когда я всерьёз сцепилась уже с самим капитаном, Петля снова воспользовался своей властью над талисманами. Я даже не успела понять, что именно он применил.
Небо раскололось, и один из его обломков вбил меня в землю – целиком.
8
В любом случае, решил Пол, если он уже мёртв, то снова умереть не может. А если жив, то, значит, очутился в сказке, а в сказках никогда в самом начале не умирают.
Т. Уильямс "Город золотых теней"На Больших Равнинах говорят: "У кошки три жизни, у человека – девять, а у мага – три раза по девять".
Урождённые маги и впрямь очень живучи. В буквальном смысле – сверхъестественно. Я лично знаю целителя, магистра даже не первой, а второй ступени, которая два раза лишалась левой руки: в первый раз только кисти, во второй, из-за ступенчатого проклятия – аж до середины плеча. Однако сейчас, насколько я знаю, она снова разгуливает с целёхонькими верхними конечностями, избавившись даже от болевого синдрома. У знакомого алхимика по прозвищу Спиритус с регенерацией дела обстояли хуже. Поэтому после взрыва в лаборатории, лишившего его правого глаза, кончика носа, половины челюсти, почти всех пальцев и изуродовавшего всё остальное, он больше похож на замаскированного голема, чем на человека. Вечно в низко надвинутом капюшоне, маске, перчатках, скрывающих протезы… но важнее, что Спиритус вообще выжил после таких травм и даже неплохо себя чувствует. Ну а Тенс ир Велират, декан факультета общей магии и начальник Ретлиша Столпника, с головой ушёл в магию и добился в ней выдающихся успехов в том числе оттого, что ещё в раннем детстве из-за несчастного случая лишился ног. Вот только мало кто замечает неладное, потому что декан, предпочитающий длиннополые мантии, левитирует сам себя так мастерски, что приноровился имитировать даже лёгкое покачивание при ходьбе.
Про разглаженные шрамы, исчезающие за считанные минуты гематомы, срастающиеся кости и тому подобные мелочи даже говорить не стоит.
К чему это я? Да к тому, что перестаравшийся Петля таким ударом, какой достался мне, обычного человека отправил бы в могилу. Но маги, наделённые особыми способностями от природы, от природы же имеют и большую сопротивляемость магическим ударам. Я выжила.
Если это можно так назвать.
…боль! Боль. И ещё раз боль. На неё у меня давным-давно выработан рефлекс: все отрицательные ощущения я сразу преобразую в магию. Боль при этом слабеет (как правило, до полного исчезновения), а сил, соответственно, прибавляется. Так случилось и на этот раз. Потоки тёмной энергии омыли мой разум, унося прочь усталость и взламывая корку беспамятства. Проведя инвентаризацию своего состояния и всего окружающего, я удивилась так, что едва не утратила контроль над заклятиями самоисцеления.
Вокруг простиралось поле боя.
Я стояла, попирая трупы – либо раненных так тяжело, что они должны были вскоре умереть. (Их боль я также машинально забирала, преобразовывая в магию). Ни клочка чистой земли! Тела, тела, тела: разодранные на части, почти целые, человеческие, не вполне человеческие и совершенно не человеческие – все вместе, вперемешку. Кое-где громоздились настоящие курганы из тел. Кое-где из месива мёртвой плоти торчали, как утёсы, лишённые энергии боевые големы. Помимо големов, попадались какие-то малопонятные штуковины из металла; судя по моим внутренним ощущениям, сложностью своего устройства они были способные затмить любые придумки магов-механиков. Впрочем, назначение этих штуковин угадывалось сразу и без тени сомнения.
Война. Уничтожение.
Одним словом, смерть.
Что до меня, то мои движения сковывала пробитая, покорёженная, а местами даже проплавленная броня. Полный доспех тяжёлого пехотинца, когда-то, вероятно, основательно зачарованный, а ныне мёртвый, как почти всё вокруг. Кроме меня. Мне потребовалось около минуты, чтобы избавиться от этой насмешки над защитой… и выяснить, что под моим бронированным облачением никакой нормальной одежды нет. Даже белья.
Тут-то до меня с большим опозданием дошло, где именно я нахожусь. Я закрыла глаза, сосредоточилась, максимально чётко представила желаемое. И мою наготу прикрыла привычная мантия мага, что стало лишним подтверждением моей догадки.
Тут сверху раздался высокий клич. Я повернулась. Ко мне летели, стремительно снижаясь, три фигуры. Впереди гигант в серебристо сверкающей броне, с нелепыми птичьими крыльями и громадным – этак в полтора моих роста – двуручным мечом. Чуть отставая – две крепко сбитые бронированные девицы с развевающимися бледными волосами, вооружённые широкими клинками. У девиц крыльев не было, и они летели просто так. Впрочем, я сразу решила, что способности этой троицы к полёту объясняются совсем не какими-либо физическими принципами.
Ах да, ещё один штрих. От гиганта и от девиц исходило белое сияние, причём особенно ярко светились их глаза.
