Пола Вольски - Белый трибунал
Перед глазами стояли мерзкие картины. Растянувшись на тюфяке, мальчик скрылся от них в темном забытьи.
С первыми проблесками рассвета его разбудил ржавый скрежет засова. Тредэйн нехотя открыл глаза и увидел перед собой коридорного надзирателя, которого мысленно прозвал Хорьком.
— Я недоволен, Тринадцатый, — без предисловии объявил Хорек. — Сержант Гульц доложил, о твоем вчерашнем проступке. Он жаловался на твою лень и непослушание, и, признаюсь, я разочарован. Я не ожидал от тебя такого. По-видимому, ты еще не созрел для работы на Костяном Дворе. Тем не менее, я не теряю надежды. Не сомневайся, я найду тебе место. Поднимайся и ступай за мной.
Тред подчинился, и Хорек провел его по каменному лабиринту в помещение с низким потолком, у стен которого выстроились жестянки с чистыми белыми костями. В помещении стояло несколько станков с цилиндрическими основаниями. Наверху их виднелись толстые рукояти и круглые отверстия.
— Мельницы, — пояснил Хорек, обводя станки широким жестом. — В обращении просты. Насыпаешь костей доверху, вращаешь рукоять, и размолотый порошок собирается в нижней части. Когда ящик наполнится, пересыпаешь все в мешок из той кучи в углу и оставляешь полный мешок у двери. Оттуда его заберут. Твоя норма — полдюжины мешков в час. Понятно?
Тред кивнул.
— Прекрасно. Чего же ты ждешь? Выбирай любую мельницу и берись за работу. Я скоро вернусь и проверю. Надеюсь, Тринадцатый, на сей раз ты меня не разочаруешь.
Хорек ушел. Дверь за ним закрылась.
Один. Никто не смотрит.
Тред окинул помещение взглядом. Окон не было, свет падал из люка в потолке. До него не дотянуться, да и все равно тот закрыт тяжелой решеткой. Здесь нет выхода. Нигде нет выхода.
Мальчик дернул плечом и, оберегая обожженную руку, принялся таскать горсти прокаленных костей к ближайшей мельнице. Он двигался быстро. Не годится разочаровывать Хорька.
Покончив с загрузкой, мальчик взялся за рукоять, но работа оказалась неожиданно тяжелой. Кости поддавались с трудом, и у него не хватало сил толкать тяжелую рукоять одной рукой. Здесь нужны были обе руки, но левая, распухшая и отекшая, никуда не годилась.
Неизвестно, что с ним сделают, если он откажется работать.
Стиснув зубы, Тредэйн нажал обеими руками. Рукоять немного провернулась. Он нажал сильнее, и волдырь на руке лопнул. Скопившаяся сукровица залила руку, и в первый раз накатила настоящая боль.
Крик вырвался сам собой. Мальчик посмотрел на обнажившуюся под разрывом плоть. Даже прикосновение воздуха причиняло мучительную боль. Такой рукой работать попросту невозможно. Ей и ложку-то не удержишь.
Что же делать?
Дверь открылась, и двое охранников ввели несколько бледных заключенных. Те, как видно, находились здесь давно, потому что без промедления принялись за работу. Они выглядели истощенными, и все же были намного сильнее мальчика. Тощие, но жилистые руки налегли на рычаги, скрытые лезвия провернулись, послышался громкий хруст.
Тред стоял, глядя на них. Товарищи по заключению словно не замечали самого его существования, но охранники подобной деликатностью не отличались.
Один из них — не выше мальчика ростом, но вдвое шире в плечах — подошел и грубо спросил, почему он бездельничает.
Тред молча показал бесполезную руку.
— Ну и что? — пожал плечами охранник. Возвращение Хорька избавило Тредэйна от необходимости отвечать.
— Покажи, сколько ты сделал, Тринадцатый, — потребовал Хорек. — Я хочу гордиться тобой.
— Надзиратель, он отказывается работать! — торжествующе объявил стражник.
— Опять отлыниваешь, Тринадцатый? — удивился Хорек. — Ты, кажется, твердо решил доказать свою непригодность? Я более чем разочарован. Я раздражен.
— Скажите это сержанту Гульцу, который забавы ради сжег мне руку, — ответил Тред. Кругом послышались короткие вздохи. Кажется, другие заключенные были не так уж равнодушны, как показалось мальчику на первый взгляд.
— Вижу, ты пытаешься уклониться от ответственности, — оскалился Хорек. — Явное свидетельство безответственности. От тебя никакого толку, Тринадцатый. Ты годен только для работы, с которой справляются дети, женщины, старики и идиоты. К таковым я причисляю теперь и тебя. Ступай за мной.
Тред не стал даже спрашивать куда.
Он снова проследовал за надзирателем сквозь гранитное чрево крепости Нул, спустился на несколько этажей и оказался на кухне. Горячий воздух пахнул ему в лицо прогорклым маслом, толстые крысы с явной неохотой уступали им дорогу. Здесь, под надзором единственного откровенно скучающего капрала, трудились восемь или девять заключенных. Эти старики, сутулые, слабые и подавленные, явно не были способны даже на малейшее сопротивление.
— Капрал Вонич, — позвал Хорек.
— Так точно, — равнодушно отозвался капрал.
— Я привел вам мелкого, слабосильного и ленивого пола. Отработанный материал, к сожалению. Уже умудрился покалечиться и, несомненно, потеряет левую руку. Начнется воспаление, потом ампутация… Долго не протянет. А пока можете попытаться найти ему дело.
— Слушаюсь.
— Я надеялся на тебя, Тринадцатый, — сурово обратился к Тредэйну Хорек. — Но ты проявил себя не лучшим образом и оказался непригоден к настоящей мужской работе. Здесь ты на своем месте, и я вынужден тебя оставить.
Разочарованный надзиратель развернулся и ушел. Капрал Вонич уныло рассматривал нового подопечного.
— Вечно мне достаются одни отбросы, — пожаловался он. — Ты только в овощной погреб и годишься. Сюда.
Тред последовал за ним к маленькому темному отверстию в стене кухни. Вонич развернулся, схватил мальчика за руку и втолкнул в темную неизвестность. Тредэйн споткнулся на короткой лесенке, не удержался на ногах и растянулся ничком у ее подножия. Сверху донесся голос:
— Будешь лущить бобы, — распорядился капрал Вонич. — На это, надеюсь, способен даже такой увечный малец, как ты. И не думай валять дурака. Я скоро зайду посмотреть, сколько ты сделал, и смотри, чтобы я остался тобой доволен!
Голос смолк. Капрал удалился.
Тред медленно приподнялся и стал осматриваться. В овощном погребе было не слишком темно. Сквозь затянутые толстой решеткой отверстия в стене сочился слабый свет. Глаза быстро привыкли к полумраку, и мальчик разглядел низкое помещение с мокрыми каменными стенами и покрытым плесенью полом. Деревянные перегородки разделяли груды брюквы, бобов, пастернака, редьки и луковиц. В углу виднелась куча ветоши. При виде овощей, пусть грязных и подгнивших, мальчик вспомнил, насколько он голоден. Сколько же он не ел? Нужно обязательно поесть, хоть чего-нибудь, а то ведь такой возможности может больше не представиться.
