Мэрион Брэдли - Кровавое солнце
Пилотская кабина была на удивление пуста; из приборов бросался в глаза лишь один маленький верньер. Его подстройкой Остер первым делом и занялся, как только они поднялись на борт, коротко извинившись за временное неудобство — неприятную вибрацию, от которой у Кервина заныли зубы, а в барабанных перепонках на самом пределе слышимости засвербил монотонный вой, «Подстройка, — снизошел до отрывистого пояснения Остер, — абсолютно необходима, дабы компенсировать присутствие на борту человека с не полностью развившимися телепатическими способностями».
С момента старта Остер практически неподвижно замер в традиционной даркованской позе, поджав под себя ноги, время от времени склоняясь к непривычно голой панели управления и лениво шевеля рукой, словно подавая знаки невидимому наблюдателю. «Или, — мелькнула у Кервина мысль, — отгоняя мух». В завороженном взгляде Джеффа восхищение смешивалось с неприязнью. Один раз он даже поинтересовался, что за энергия движет самолет — на кахуенге, городском диалекте; и Остер обронил сквозь зубы: «Матричный кристалл». Кервин чуть было не присвистнул. Ему и в голову не приходило, что в этих кристалликах может заключаться такая сила!
Наверняка дело тут не в одной пси-энергии. В этом Джефф был уверен. На планетах, где приходилось служить Кервину, телепаты и экстрасенсы встречались в избытке, но возможности их были весьма ограничены. Насколько Кервин мог судить по рассказам Рагана и по тому немногому, что успел увидеть сам, матричная механика была одной из тех наук, что земляне, наталкиваясь на них на дальних мирах, скопом зачисляли в разряд некаузальных: кириллика, электроментрия, психокинетика[2]. И Кервин знал о них не больше любого землянина.
Не составляло особого труда разглядеть, что самолетик был земного производства; характерные контуры остались без изменений, только опознавательные знаки были закрашены, да двигательная установка демонтирована, а салон переоборудован по даркованским стандартам.
Кервину было страшно, и он не боялся себе в этом признаться. Но сквозь страх пробивалось ощущение странной умиротворенности; удовлетворения. Он никогда не считал себя землянином — разве что по случайности рождения. Настоящей родиной его был Даркоувер, и мечта всей жизни, можно сказать, уже сбылась; комъин, представитель высочайшей местной знати, возвращался домой после долгих лет невольной ссылки.
В памяти его всплыли обрывки единственной долгой беседы с легатом: «Вот уже четыре поколения мы из кожи вон лезем, только б узнать хоть что-нибудь о матричной механике… Комъины, не просто неподкупные, но и недоступные…»
Насколько Кервин знал, комъины не представляли собой ни правящей династии, ни высшей знати, ни духовенства, ни олигархии, ни чего-либо хоть примерно похожего. И никакого пакта с Землей они не подписывали. Соглашение между двумя мирами имело под собой весьма шаткую основу… Комъины очень редко покидали пределы своих тайных крепостей. И Кервин собственными глазами видел, с каким фантастическим, если не сказать фанатичным благоговением относятся на Даркоувере к этим рыжеволосым аристократам. И если в глубине души дарковане стенали под призрачной, но несомненной властью комъинов, то землянам об этом, по крайней мере, ничего известно не было.
Кервин попытался осторожно распрямить ноги — так, чтобы не проломить переборку.
— Долго еще до этого вашего города? — поинтересовался он у Остера.
Тот и ухом не повел. Остер был очень худощав; в осанке, да и в изгибах губ его чувствовалось что-то неуловимо кошачье; даже присвист, с каким он произносил шипящие звуки, походил на мурлыканье.
— Здесь не говорят на кахуенге, — в конце концов отрывисто отозвался Остер, — а пока включен телепатический глушитель, на другом языке нам друг друга не понять.
— Чем тебе не нравится кахуенг? Насколько я помню, в Земном секторе ты совершенно свободно на нем изъяснялся.
— Мы способны выучить любой известный человеческий язык, — произнес Остер с тем высокомерием, что всегда так раздражало Кервина. — Но базовые концепции нашего мира выразимы только последовательностями наших собственных семантических символов — и у меня нет ни малейшего желания болтать по-крокодильски с полукровкой о всякой ерунде.
Кервин стиснул зубы. «Повтори-ка это еще раз, приятель, — подумал он, — и я забью глушитель тебе в глотку». Больше всего на свете Джеффу хотелось сейчас неожиданным пинком вышвырнуть Остера из самолета и посмотреть, как тот сумеет уговорить птиц помочь. Никто еще не вызывал у него такой инстинктивной неприязни, как Остер, и он лелеял надежду, что в дальнейшем им не придется близко общаться.
Горные вершины едва порозовели от солнечных лучей, когда Остер шевельнулся; кривая саркастическая усмешка у него на лице разгладилась, и он показал на узкую лощину между двумя пиками.
— Вот Арилиннская равнина, — произнес он, — и Потаенный город комъинов.
Кервин расправил затекшие плечи и выгнул ноющую шею, дабы получше разглядеть город предков. С высоты полета он выглядел точно так же, как любой другой город — огни, ряды зданий, пустыри… Повинуясь очередному вялому жесту Остера, самолетик клюнул носом; пытаясь удержать равновесие, Джефф взмахнул руками и на мгновение случайно оперся Остеру на плечо.
К реакции, какую это вызовет, он оказался совершенно не готов. Остер бросил управление, отпрянул к противоположной стенке кабины и что есть силы, оттолкнул Кервина. При этом локоть его с размаху заехал Кервину по зубам, и комъин выпалил что-то неразборчивое, но очень гневное; самолетик заходил ходуном. За перегородкой пронзительно вскрикнула Таниквель; взяв себя в руки, Остер несколькими резкими движениями выправил машину.
Кервин одеревенело замер. Первый импульс — дать Остеру в зубы, невзирая на последствия — так и угас. Чудовищным усилием воли Джефф удержался на сиденье, стискивая до боли в костяшках подлокотники, пока не почувствовал, как трещит под пальцами пластик.
— Слышишь, ты, не разбей только это чертово корыто, — произнес он на кахуенге. — А если так уж хочется помахаться, подожди, пока сядем. Тогда с превеликим удовольствием.
В узком проеме между кабинами появилась голова Кеннарда. Он что-то произнес на том диалекте, которого Кервин не понимал.
— Пусть тогда не распускает свои крокодильи лапы! — огрызнулся Остер.
— Кервин, — примиряюще начал Кеннард, на деле обращаясь к ним обоим, — ты, наверно, не знал, что любое неосторожное движение в пилотской кабине может сбить самолет с курса. — Проход был настолько крошечным, что Кеннард едва помещался там в полный рост; он задумчиво поглядел на Кервина, потом пожал плечами. — В любом случае, мы вот-вот сядем.
