Гала Рихтер - Мальчик, который умел летать
Тимур озабоченно на меня смотрит.
— Все серьезно, да?
— Что? — не понимаю я. Тимур вздыхает и начинает объяснять как маленькому:
— С Айше все серьезно? Нравится она тебе?
Еще больше краснею.
— Нет! Да. Наверное.
Смешно это со стороны. Я в этом не разбираюсь. Я же калека. Был.
Тим кладет мне руку на плечо.
— Не переживай. Так бывает. Поехали уже, пора. По дороге к моим заскочим, я молоко отдам.
Жарко сегодня. После Замка жара кажется нереальной. Я радуюсь тому, что я в нормальной одежде.
Странно это — идти по городу и не ловить на себе взглядов. Никто не показывает пальцем. Никто не жалеет. Просто иду, как все идут. Иногда по привычке начинаю горбиться, но выпрямляюсь, как только это замечаю.
В магазине Тимур покупает молоко, а я застываю около прилавка с мороженым. Я его ел всего раз пять за последние годы.
— Кир, пойдем, — доносится от кассы. Я нехотя отрываюсь от созерцания мороженого и сглатываю слюну.
Пару остановок проезжаем на трамвае, выходим у перехода метро. Тимур тянет меня к одной из девятиэтажек.
— Пошли, молоко надо занести, а то скиснет.
У входа в подъезд я застываю.
— Чего еще, Кир? — раздраженно бросает Тимур.
— Я тут подожду.
— С фига ли? Пошли, там никто не кусается, даже сеструха в последнее время исправилась.
Мотаю головой. Мне страшновато. Почему-то кажется, что родственники Тима заметят, что на мне его старая одежда и будут задавать вопросы.
Тимур набирает код двери и без лишних слов заталкивает меня в подъезд.
— Не дури, — говорит он строго, — Старше меня, а ведешь себя, ну ей-богу, Кир, как ребенок. У меня племянник такой, но ему-то пять лет, а тебе пятнадцать.
— Четырнадцать, — не задумываясь, поправляю я. Пятнадцать в октябре будет.
— Один фиг, — машет рукой Тимур, — Детский сад, старшая группа.
Мы едем в лифте на девятый этаж. На лестничной площадке есть окно. Пока Тимур звонит в дверь, я смотрю вниз, на двор. На железной горке катаются двое карапузов, сидят на скамейке пара мамаш с колясками.
Позади раздается скрип двери.
— Тимур, ну наконец-то, сколько тебя ждать можно! Обед давно готов!
— Ну вот он я, пришел, не шуми, — быстро отзывается он, — Я не один, кстати. Кир! Ты где там застрял?
Приходится заходить. Его сестру я уже видел, тогда в отделении. Сейчас она кажется младше. Волосы, собранные в хвостик, домашний халат.
— Заходи, чего стоишь, — говорит она, — И дверь закройте, дует из подъезда.
Я шагаю в прихожую и плотно прикрываю дверь.
— Алин, ты нас покорми, и мы дальше побежим, ладно. Дела у нас.
Она переводит взгляд с Кира на меня. Мне сразу хочется спрятаться. Кажется, что она сейчас узнает во мне пацана из участка на Япеева, и устроит Тимуру головомойку. Нечего, мол, дружить с уличными, от них одни проблемы. Еще украдет что-нибудь…
— Привет. Разувайся, проходи, нечего в дверях стоять, — говорит она вместо этого, — Тебя как звать?
— К-кир, — заикаясь, отвечаю я.
— Алина, — представляется она весело, — Марш на кухню, оба. Тимка, молоко купил?
— Да купил, купил, ты мне весь мозг уже съела своим молоком, — ворчливо отзывается Тимур и тянет меня в сторону кухни, — Руки мой и садись. Поедим и сразу же рванем на Кирова.
Алина наливает нам борщ в красивые белые тарелки и убегает в комнату. Ей пора на работу. Мы сидим молча. Борщ вкусный, конечно, только мне совсем не хочется есть.
— Ну и чего ты? — без обиняков спрашивает Тимур, когда сестра уходит на работу. Я молча пожимаю плечами. Он хмурится. — Так, что случилось?
Я не знаю, что ему отвечать.
В Замке мы были равные. Просто два ученика. А тут… У него семья, пусть не родители, но все-таки, учеба, школа. А я сам не пойму кто я теперь — и не калека, и не Избранный. Кирилла Мартова, которого в Москве нашли, больше нет. А кто вместо него появился, я не знаю еще.
— Ничего не случилось, — говорю я неохотно, — Устал просто. Поехали уже, а.
Тимур делает гримасу, но больше не расспрашивает ни о чем.
В доме на Кирова пусто. Так же валяются вещи, даже бутылка из-под пива лежит на том же месте.
Тимур брезгливо переступает через старые тряпки, поводит носом.
— Воняет у вас, конечно, знатно, — замечает он. Я обижаюсь и за старый дом, и за ребят, но ничего не говорю.
Тихо. Видно, что никто не приходил сюда.
Выхожу из дома и долго стою, опираясь об стенку. Солнце слепит глаза, и я не вижу подошедшего Тимура.
— Где будем дальше искать? — спрашивает он спокойно.
Не знаю. На рынке. На Баумана. В больницах. В морге. Где угодно. Я плохо знаю город, я почти не видел его. Трудно изучать местность на костылях.
Стоп. Меня Леська-скрипачка с Валеркой и Рыжей видела, они за мной приходили. Может быть, она что-нибудь знает.
Я делаюсь своими соображениями. Тимур кивает.
— Дельная мысль. Пошли.
Идти к моему старому месту минут пятнадцать, не больше. Но я почему-то задерживаю шаг, ищу глазами знакомые лица. На углу улицы, там, где выезд на центральную дорогу, почти сталкиваюсь с куда-то бегущим всклоченным мальчишкой.
— Смотри, куда прёшь, дебил! — он меня толкает и убегает дальше. Я едва не падаю, Тимур успевает подставить плечо.
— Цел?
— Вроде.
— Эй ты, придурок, чё творишь? — орет он вслед убегавшему, — Козел, блин. Ты чего лыбишься? — а это уже мне.
Я пожимаю плечами. Улыбаюсь и всё тут.
Сашка то ли из приюта сбежала, то ли просто спешила по делам. Я ее узнал.
А она меня нет.
У перехода, на моем месте, сидит какая-то тетка в черном платке. Тимур подозрительно на нее косится.
— Блин, и у всех на хлеб не хватает, — жизнерадостно вещает он, — Пойти что ли, купить булку, подать тетеньке.
— Идиот, — бросаю я, и быстро прохожу внутрь перехода. Тимур догоняет меня на ступеньках.
— С чего бы это?
Объяснять не буду. Я тоже не на хлеб собирал.
— Кир, да что с тобой? Шуток не понимаешь?
Мы останавливаемся прямо на лестнице. Вокруг люди снуют, обеденное время. Леська уже пришла после школы, наверное. Расчехлила свою скрипку, начала играть.
— Ну чего молчишь-то опять? Что не так?
Я сажусь на заплеванную ступеньку и отворачиваюсь от тимуровского пристального взгляда.
— Тим, это моя жизнь. Переходы, трущобы, дома заброшенные.
А еще теплотрассы и подвалы с крысами и тараканами, привокзальная площадь, и люди, для которых я даже не просто вшивый беспризорник, а еще хуже, урод. Но об этом рассказывать не стоит.
— Я не могу, когда ты шутишь над этим, — тихо признаюсь я. — Замок — это Замок. Это сказка была, или сон. А в жизни всё по-другому.
