Максим Волосатый - Воины клевера
— Да что ты? — язвительно начал Сибейра и осекся.
— Вот, — назидательно поднял палец Шаман. — Ты тоже понял. Представь, что будет, если мы выход сделаем в Улитарте, например. Мои-то, конечно, не против будут. Еще бы, братья по разуму…
— Ага, — мрачно согласился дон Антонио. — А мои повесятся вылавливать разных там Стрелков посередь Улитарта. Сколько их набежит, представляешь?
— Вот и я о том же, — закивал большой лохматой головой Шаман. — А так любой, кто захочет попользоваться халявой от Братства, тут же к тебе тепленьким попадет. Надо только место огородить, чтобы они там до времени сидели и выйти не могли.
— Поучи еще, — ворчливо ответил Сибейра.
— Не буду, — покладистости Шамана сейчас мог позавидовать хорошо вышколенный мажордом. — Как скажете, Ваше Магичество.
— И это все ради каких-то трех-четырех месяцев, - горестно вздохнул Сибейра, закатывая глаза. — Ладно, я поговорю с Мастером.
— Да тебе и делать-то всего ничего придется. — Шаман умильно улыбнулся, опять превращаясь в несуразного милого сенбернара. — Только разбросать по баронствам.
— Уйди с глаз моих, — замотал головой Сибейра. — Мне к моим проблемам только тебя не хватало.
— Все-все, — улыбнулся Шаман. — А чтобы легче работалось, я тебе тут цветник устрою.
Он еще раз звучно хлопнул в ладоши — и в комнате опять установился свежий запах цветов.
— Это мои на основе гомеопатии придумали, — пояснил он. — Теперь, пока в кабинете будешь сидеть, насморка не будет. Больше пока не могу ничего, извини.
— Я же сказал, что поговорю с Ацекато, — нахмурился дон Антонио.
— Ты часом не решил, что я тебя покупаю? — ухмыльнулся Шаман. — Могу я просто так хорошему человеку приятное сделать?
— Иди уже, — рассмеялся Сибейра. — Айонки тебя проводит, А то я уже боюсь представить, что еще ты выдумаешь, если тебя без надзора хотя бы на полчаса здесь оставить.
Шаман сделал «уголок», опершись на ручки кресла, и дурашливо подпрыгнул:
— Я тебя тоже очень люблю.
Глава 7
Маленькая звезда, не дающая света, все так же висела высоко-высоко, показывая, где небо. Ирил не знал, сколько он здесь пробыл, вроде не очень много, но вставать по прежнему не хотелось. Свинцовая усталость не усиливалась, но и не отпускала. Все оставалось как было. Только девичий голос иногда прорезал ватную темень. Ланья улыбался ему, как старому знакомому, но с места не двигался. С этим голосом было связано что-то очень хорошее, но нет, не вспомнить. Да и незачем. Тут хорошо, спокойно.
— Ты кто?
В нормальной бы жизни Ирил подпрыгнул как ужаленный, но сейчас просто чуть скосил глаза, В тяжелой черноте вышло в ту же цену.
Один кусок черноты был как будто бы чернее остального.
— Ты кто? — настаивал голос.
— И-и-р-и-и-л, — а говорить-то, оказывается, еще труднее, чем двигаться.
— Чего орешь? — Черный кусок темноты придвинулся ближе. — В голове не можешь, что ли, разговаривать?
— Мо-о-гу, — думать получалось быстрее, чем говорить, но тоже не шибко. — А ты кто?
— Я-то мох, а ты что за «ирил»?
— Ка-кой мо-ох?
— Обыкновенный, а ты-то кто?
Ирил задумался. Задача оказалась непосильной. Мысли ворочались в голове, как огромные валуны, чернота начала двигаться из стороны в сторону. Мох? Разговаривает? Это что ж такое?
Непонятное пятно услышало его мысли.
— Сам ты мох. Не мох, а мох, понятно?
— Не-е-а, — Реальность, если это можно так назвать, с трудом поддавалась осмыслению.
— Живу я тут. Понятнее не стало.
— Ирии-и-ил! — Далекий девичий голос опять прорезал черную вату.
— Скажи ей, чтобы замолчала, — потребовал кусок черноты.
— Са-а-м ска-а-ажи-и.
— Я не могу, я раньше.
— Что-о ра-аньше?
— Раньше, чем она, — пояснил голос.
Ланья почувствовал, что удушающая чернота — это еще не предел. Оказывается, отсутствие осмысления черноты, это еще хуже. Разговаривающий мох, который не может говорить с девичьим голосом, потому что он раньше. Бррр. Если бы Ирил мог, он бы замотал головой. Но сейчас получилось только тихо застонать.
— Э-эй, не уплывай. — Ланья вдруг почувствовал тычок в бок. Пятно приобрело смутные очертания небольшого зверька. — Ой, ты жжешься. А-а, вот почему ты тут. И как это ты смог такое натворить?
Все, голова остановилась. Черная вата вокруг стала вдруг спасительной. Уставившись в темноту, Ирил отключил все, что мог, и замер, умиротворенный и довольный. Больше ему ничего не надо. И даже далекий девичий голос стал отдаляться и стихать. Но отдохнуть ему не дали.
— Эге-гей, ты только не засыпай, — настырный голос выдернул его из блаженного состояния. — Тебе нельзя здесь спать. Давай, расшевеливайся. Смотри, там к тебе еще кто-то рвется.
Ланья с трудом открыл слипающиеся глаза. Далекая звездочка стала как будто бы ярче. Вокруг нее появился слабо мерцающий ореол. Еще одна точка начала моргать рядом, но погасла. Ирил отстраненно наблюдал все это.
— Не дотянутся, — прокомментировал голос. — Они ж не знают, что мы тут.
— Зна-ают, — сонно отозвался Ланья.
— Не-а, — не согласился разговаривающий мох. — Они знают где, но не знают когда.
— Иди ты, — вот послать получилось четко и членораздельно. Почему-то послать всегда лучше получается. — Где-е, ко-огда-а… Бе-ез тебя-а то-ошно.
— Вот без меня тебе бы точно тошно было, — продолжал зудеть голос. — А со мной, глядишь, и ничего получится.
— О-отва-а-ли, — выдохнул Ирил и постарался все-таки заснуть.
Никак. Голос перестал выдавать комментарии, зато начал что-то бубнить. Но не монотонным успокаивающим звуком, а раздраженным зудом потерявшейся мухи.
— Ну-у, че-его-о, те-ебе-е, еще-е? — Ланью начало доставать это соседство. Мало того что ни руки ни ноги не поднять, так еще и забыться не дают.
— …попомнишь меня, когда узнаешь, так поздно будет, — голос стал отчетливей, но бубнящие интонации остались. — Ни «спасибо» тебе, ни «пожалуйста». Держи его тут, спасай. Одно извинение, что ничего ты не соображаешь и середкой придавленный.
— Что-о ты-ы хо-оче-ешь? — сдался Ирил.
— Сиди, жди, пока твои там придумают, как тебя вытащить, — отчеканил мох. — А до этого спать не моги. А то не проснешься. И голос твой слушай, он тебя тоже вытаскивает. — Он помолчал немного (о, блаженство) и абсолютно алогично добавил: — Только скажи ей, чтоб не орала.
— Ка-ак? — поинтересовался Ланья. Он очень сильно надеялся, что сарказма в его голосе достаточно. Оказалось, нет. По крайней мере для моха.
