Елена Первушина - Умри, ведьма!
— Я, правда, по оружию-то давно уж не работал. Ну поищу, может, что и осталось на погляд.
— А мне позволишь на кузницу взглянуть? — подала голос Десси.
— Смотри, ежели любопытно.
— А сглаза не боишься? — поинтересовалась она.
Кузнец презрительно скривился:
— Какой сглаз? Дура-баба, сразу видно. Железо небось наземь из грудей небесной девы пролилось. Какой же ему вред от женщины быть может?
Десси расхохоталась:
— Верно, дура я. Пошли, потолкуем. У нас к тебе есть дело посерьезнее, чем починка всякой ржи.
В кузнице она, не таясь, рассказала про проклятье Лунева Гнезда, про белую паутину, про ослепленного колдуна.
— Без сильного оружия в замок соваться нельзя, — закончила она. — Мечом против женщины воевать опять же нельзя, а там, похоже, женщина окопалась. Так что нам нужен топор. И не из старого железа, а из новорожденной руды. Сможешь?
— Смогу, — ответил кузнец. — Тут на болотах рудные гнезда попадаются иногда. Небогатые, правда, но на топор наберем.
— Дальше, когда закаливать будешь, бросишь в воду три головки чертополоха.
— У моей старухи еще макового семени немного припрятано. Пойдет?
— Пойдет. Еще топорище из рябины надо, но это и в Павинке сделать можно.
— Да зачем? Скажу сыновьям, они все как надо вырежут. Дня через три можете за работой присылать. Платить чем будете?
Карстен стащил один из своих перстней и положил на стол перед кузнецом. Тот усмехнулся:
— Это вам в Павинке наговорили, будто я кровосос немыслимый? Не возьму. На что мне тут золото?
Карстен покраснел, и Десси поспешно сказала:
— Тогда придется расплачиваться, уже когда замок освободим. А не освободим — Павинка всем миром расплатится.
Кузнец хмыкнул:
— То-то им радости будет! Вы уж там смотрите, в замке-то, со всеми подряд не обнимайтесь. А то плакали мои деньги!
* * *Тем же вечером Десси спросила у Гнешки, отчего в Павинке не любят барсихинского кузнеца.
— Так кровосос он и есть! — отозвалась повитуха. — Данату, сноху свою младшую, совсем загубил. С работой продыху не давал, да и бивал частенько — даже когда на сносях была, жать в поле выгонял. Это в наклонку-то! Заморил девку, она только родила и на второй день померла.
— Крутенек, — согласилась Десси.
— Это еще что! Ты слушай, что дальше было. Хок Лысый, кузнец-то, Данату на кладбище хоронить запретил — нечистой, мол, смертью померла. С отцом Данатиным едва до драки не дошло, но разве ж Хока со своего своротишь? А дальше еще хуже. Ребеночек-то тоже слабенький был. Только примечать стали — он днем все плачет, а по ночам успокаивается, вроде как чмокает даже. Ну, поставил Хок свечку под горшок, лег на лавку, будто спит, и стал ждать. В полночь дверь растворилась, только шагов не слышно ничьих. Потом чуть погодя зыбка заскрипела. Тут Хок горшок-то и поднял. Смотрит, а у зыбки мертвая Даната сидит, ребеночка грудью кормит да тетешкает. Другой бы прямо там на месте со страха бы и помер, а Хок схватил со стены кнут — и на невестку! Он ее, слышь-ка, и прежде тем кнутом охаживал, когда что не по нему было. Сказывают, до самой могилы Данату кнутом гнал. А наутро после того гроб откопал да тремя железными обручами забил. С тех пор вроде тихо все стало.
— А с ребеночком что? — спросила Радка.
Она лущила горох, сидя у печки, но, разумеется, давно уже бросила работу и слушала, приоткрыв рот, Гнешкины рассказы.
— Ребеночек живой остался, — ответила Гнешка. — Только не говорит до сих пор ничего, да и в уме повредился. Ходит под себя. За ним сейчас Аниса смотрит — старшая Хокова сноха. У ней самой детей нет. Выкинула один раз, на следующее лето после того, как Данату схоронили, а потом два года не беременела. Правда, сейчас снова с животом ходит, но вряд ли и этого доносит. Откуда ж детям быть с таким-то свекром?
— Ладно, хватит уже. — Десси погладила Радку по голове. — Поедим давайте да и на боковую. А то мне эта пигалица нынче ночью спать не даст.
* * *Оставшиеся три дня Десси помогала по хозяйству Гнешке, ладони ее заново пропитались на всю глубину землей. Пахла шеламка теперь брюквой да луком. По вечерам она залезала на чердак, чтоб поболтать с Дудочником, а ночами лежала без сна, глядя в потолок, и мысленно звала Клайма, умоляла услышать ее и прийти, хоть на минуточку.
Ей было страшно. Несмотря на все приготовления, она не верила в успех. Всего год назад лес отнял у нее Клайма и бросил взамен колдовскую силу, о которой она никогда не просила. А год — это слишком малый срок для того, чтоб хоть чему-то научиться толком. Настоящие шеламцы жили с лесом и со своей магией десятилетиями. Кроме того, их всегда было четверо. Дудочник, конечно, поможет ей, чем может, но в замке она будет одна. Вернее, не одна, а с этим солнцепоклонником Карстеном, который, похоже, сам себя толком не знает, а потому может при случае и в спину ударить.
Да, тут было от чего взвыть.
Глава 14
Через три дня, как и было условлено, Хрольв, сын Хока, привез топор.
Десси ушла за реку, в лес, пробродила там до темноты и вернулась с охапкой трав. Растопила печку, расплела косу, облила траву дождевой водой и стала бросать ее в печку, напевая при этом все, что в голову взбредет, лишь бы выходило тихо и протяжно.
Унюхав дым, вернулись с огорода Гнешка и Радка. Повитуха глянула на Дессину работу и изумилась:
— Ты что же, грозу кличешь? На что тебе?
Десси не ответила. Она и не слышала никого толком. Печной огонь заманивал, обещал неведомой красоты земли, огненные страсти, прямой легкий путь за Меч Шелама. Десси отбивалась от него всеми песнями, какие слышала от Клайма. От самых веселых — про пьяного мельника и его куму — до самой грустной — на разлуку:
Ветерочки дуют с ночки,
Поперек дороженьки.
Так они и мерились с огнем — кто кого сильней заворожит.
А Гнешка не унималась:
— У людей же на огородах все побьет! На что тебе гроза-то сдалась?
— Кровь смывать! — в сердцах ответила Десси.
— Ты, девка, смотри поосторожнее, — прогудел за ее спиной недовольный женский бас, и шеламка признала Мильду, кормилицу Луньков. — Забыла, чей хлеб ешь?
Десси, не отвечая, бросила в огонь последний стебелек, поставила на место заслонку и только тогда повернулась к Гнешкиным гостям. Оказывается, пришли все трое: и Мильда, и Карстен, и Рейнхард. Десси подошла к Гнешке, обняла ее за плечи, шепнула:
— Ну прости, сунулась под горячую руку, так я и сказала, не подумав. Прости, чтоб Шелам не тревожить.
