Терри Пратчетт - Народ, или Когда-то мы были дельфинами.
Он снова показал на картинку и сказал так, как разговаривают с младенцами:
— Пти-и-и-ца-а-а-де-е-ду-у-у-шка-а!
— «Дедушка»?
Мау кивнул.
— Дедушка? — Она явно не понимала.
Ага. Надо ей показать. Ну что ж, каменную дверь он, конечно, не собирается открывать, ради нее или кого бы то ни было, но…
Он устроил целое представление. Поглаживал несуществующую длинную бороду, ковылял, опираясь на невидимую палку, гневно бормотал, грозя пальцем в пространство, и наконец — этой частью представления он гордился больше всего — сделал вид, что жует кусок жесткой свинины невидимыми отсутствующими зубами. Он видел, как едят старики, и постарался, чтобы его рот был похож на двух крыс, пытающихся сбежать из мешка.
— Старик? — завопила Дафна. — Да-да! Замечательно! Птица-старик! Да, я поняла! Они всегда чем-то недовольны!
После этого с помощью песка, прутиков и камушков, а также актерского таланта дело очень быстро пошло на лад. Кое-что далось легко (каноэ, солнце, вода). С числами тоже все оказалось просто, после некоторой заминки (один камушек — не только «камушек», но еще и «один»). Они трудились изо всех сил. Птица, большая птица, маленькая птица, птица летит… Гнездо! Яйцо!
Огонь, готовить, есть, хорошо, плохо (чтобы показать «хорошо», Мау сделал вид, что ест, а потом довольно заухмылялся; в качестве «плохо» Дафна изобразила, что ее тошнит, — возможно, неподобающе для юной леди, но вполне реалистично). Они как-то разобрались со «здесь» и «там» и, кажется, с чем-то вроде «здесь камень» или «это птица». Мау был не очень уверен, но, по крайней мере, это было начало… неизвестно чего.
Они опять вернулись к песку. Мау нарисовал человеческую фигуру с ручками и ножками как палочки и произнес:
— Мужчина.
— Мужчина, — повторила Дафна и забрала у него прутик. Нарисовала другую фигуру, с ногами потолще.
Мау задумался.
— Брючник? — спросил он.
— Человек, — твердо сказала Дафна.
«Что бы это значило? — задумался Мау. — Может, она хочет сказать, что только брючники — настоящие люди? Я вот не ношу брюк. С какой стати? Представляю, каково в них плавать!»
Он взял прутик и аккуратно нарисовал женщину из палочек. Она была такая же, как мужчина из палочек, но на ней была плетеная юбка из волокон бумажной лианы, а над юбкой он добавил два круга с двумя точками.
Дафна мгновенно выхватила у него прутик и нарисовала новую фигуру. Это, видимо, была женщина, но кроме юбки на ней была другая юбка, закрывающая верхнюю часть тела. Наружу торчали только руки и голова.
Сильно покраснев, Дафна воткнула прут в песок и вызывающе скрестила руки на груди.
Ага, понятно. Перед тем как уйти жить в хижину для незамужних девушек, его сестра вела себя точно так же. Что бы он ни сказал, что бы ни сделал — все было не так, и он никогда не знал почему. Он рассказал отцу — отец только рассмеялся и сказал, что когда-нибудь Мау поймет, а до тех пор лучше просто держаться подальше.
Но сейчас у него не было возможности держаться подальше, так что он схватил палку и как мог подрисовал женщине из палочек вторую юбку на верхней половине туловища. Получилось не очень хорошо, но, судя по лицу Дафны, он поступил правильно, хотя ничего не понял.
Но все равно в небе возникло облачко. Играть со словами и картинками было весело — игра заполнила его мир и отогнала прочь видения темной воды. И вдруг он столкнулся с правилом, которого не понимал, — и мир вернулся в прежнее состояние.
Мау сел на корточки и стал смотреть на море. Потом перевел взгляд вниз, на голубые бусы у себя на запястье. А, да… ведь у него и души-то нет. Душа мальчика исчезла вместе с островом, а душу мужчины он теперь никогда не получит. Он был как синий краб-отшельник, торопливо перебегающий от одной раковины к другой. Он уже как будто завидел новую раковину, побольше, но она вдруг исчезла. Кальмар может перекусить краба пополам за полсекунды, только в случае Мау это будет не кальмар, а какой-нибудь демон или призрак. Войдет ему в голову и захватит его.
Мау снова принялся рисовать на песке. На этот раз фигурки поменьше — мужчин и… да, женщин… тех, которых он помнил, а не закутанных женщин-брюч-ников… и еще поменьше, фигурки разных размеров. Песок заполнялся жизнью. Мау рисовал собак, каноэ, хижины, а потом…
…нарисовал волну. Казалось, палочка сама выписывает изгибы. Линия была очень красивая… если не знать, что она натворила.
Он перешел на новое место и нарисовал одинокую фигуру с копьем, вглядывающуюся в пустой горизонт.
— Я думаю, это означает печаль, — сказала девочка у него за спиной.
Она осторожно забрала у него палку и нарисовала рядом вторую фигурку. Фигурка была одета в панталоны и держала в руках переносную крышу. Теперь фигурки вдвоем смотрели на бесконечный океан.
— Печаль, — повторил Мау. — Печаааааль.
Он повертел это слово на языке.
— Печаааль.
Оно звучало словно волна, разбивающаяся о берег. Оно значило, что твоя душа слышит движение темных вод. И тут…
— Каноэ! — сказала Дафна.
Мау поглядел на песок. Голова все еще была занята печалью. Что там насчет каноэ? Каноэ они выучили уже несколько часов назад, разве нет? Они уже разобрались с каноэ!
И тут он увидел каноэ, четырехместное. Оно входило через риф. Кто-то пытался им править, и у него неплохо получалось, но вода бурлила и кипела в новом проеме, а таким каноэ должны править по меньшей мере два человека.
Мау нырнул в лагуну. Вынырнув, он понял, что одинокий гребец уже теряет управление лодкой: действительно, брешь в рифе была достаточно большой, чтобы четырехместное каноэ прошло в нее боком, но если гребец задумает выкинуть такую глупость во время прилива, каноэ тут же перевернется. Мау прорвался через кипение прибоя, каждую секунду ожидая, что вот сейчас это случится.
Над ним прошла большая волна, он вынырнул опять. Гребец теперь пытался удержать каноэ подальше от острых краев пролома. Греб старик. Но он был не один. Где-то на дне каноэ раздавался детский плач.
Еще одна большая волна — и каноэ завертелось. Мау схватился за него. Каноэ опять со всей силы врезалось в коралл, а затем снова повернуло прочь, но когда оно попыталось раздавить Мау во второй раз, он был наготове. Он подтянулся на руках и ввалился в каноэ за миг до того, как оно опять врезалось в риф.
Каноэ раскачивалось на волнах, и на дне его лежал кто-то еще, накрытый одеялом. Мау, не приглядываясь к лежащему, схватил весло и заработал им изо всех сил. Старик хоть что-то соображал: он старался, чтобы каноэ не налетело на камни, а Мау в это время выгребал по направлению к пляжу. Паниковать в таких случаях бесполезно: нужно тащить каноэ из бурлящей воды, продвигаясь по нескольку дюймов за раз, длинными терпеливыми гребками, и грести становится легче по мере того, как каноэ уходит из бурлящей воды на спокойную, а там дело идет уже намного быстрее. Тут Мау расслабился, но не слишком — не был уверен, что хватит сил снова сдвинуть каноэ с места, если оно вдруг остановится.
