Леонида Подвойская - Предтечи зверя. Максим
– Не успеешь, тварь, - прошептал Максим и ударил по гадине лучами. И вместе с ней скорчился от боли. Но эта ассоциация болезни с живым злобным существом помогала юноше в его борьбе. Словно кто- то отвечал ему ударом на удар, словно кусал и жег его в ответ. Это озлобляло бойца и мобилизовывало его силы. И вновь яркие лучи давали блики по всей комнате, и вновь переливались они голубыми и зеленоватыми цветами, и вновь Максим, не скрываясь, стонал и подвывал от боли. Не было сейчас ничего. Ни этой квартиры, ни этой женщины, ни этой весны, ни этого времени. Была только сила, лучи, боль и черный извивающийся, словно от боли, спрут, которому подросток отсекал щупальца.
Когда от врага остался только один пульсирующий комок, Максим понял, что больше не может. Погас, словно выключившись, его целительный свет, и он осел в кресло.
– Еще на раз, - с отчаянием всхлипнул он. Часы показывали полночь. Пять часов! Пять часов этой боли! Этой борьбы. И еще не все. Но если не завершить… Он представил злорадствующую тварь, вновь все пожирающую и пропихивающую свои щупальца все дальше и дальше. Надо добивать, - вслух решил он.
– Слушайте,… спите и слушайте, - тоном заклинания обратился Максим к пациентке. - Вы спите и выздоравливаете. Ваш организм борется с болезнью. Вы хотите жить! Вы будете жить! Завтра в семь вечера Вы откроете дверь и уснете. Глубоким спокойным сном… А сейчас, - сон, сон, сон. - Он накрыл спящую одеялом и вышел, захлопнув дверь.
– Ну и где болтался? - хмуро поинтересовался явно ожидавший его отец.
– Гулял, папа, - односложно соврал сын. Белый-старший пристально взглянул на сына и увидел, насколько явственно он обессилевший и опустошенный.
– Тебе плохо? - уже другим тоном спросил он.
– Нормально. Немного устал. Но это пройдет.
– Я вижу, ты вообще перестал есть.
– По утрам я пью чай, а вечером нажираться вредно. Сам раньше говорил, когда я был толстяком. Вот я и ем в столовой на обед поплотнее, - соврал Максим.
– Разве что так…, - с сомнением покачал головой отец. - Ну, что будем решать с предложениями?
– Прыгать не буду, - твердо отказался Максим.
– Но это чистый, уважаемый спорт. И потом, с такими результатами - уже в этом году на Олимпиаду.
– С какими результатами, папа? Ну, сиганул один раз.
– Два. Я помню, как ты в детстве.
– Я тоже помню, папа. Ну, два раза. За пятнадцать лет. А по заказу - не смогу. Это такая волна, как накатила - смог. А в другое время - кто знает.
– А ты пробовал? Ты попробуй. Не на рекорд, а так, для интереса.
– Но это очень больно, папа, - признался, наконец, Максим. Очень больно! И страшно… Уж лучше бокс.
– Мммда… Непонятно. А этот мордобой… Не одобряю. Это не больно?
– Ты же слышал, что он говорил! У меня исключительная реакция. Ну, папуля. Один раз на соревнования, а там, посмотрим, а?
– Если бы не этот наш… Но ты пойми, пока по боксу куда-нибудь выберешься, тебя совсем оболдуем сделают. А не дай Бог… Нет!
– Папа, давай я попробую и там и там. И вернемся к этому разговору, ну, через месячишко. На каникулах.
– Но соревнования твои уже через неделю!
– Вот после них и поговорим, а?
– Ладно, иди спать, - не высказав своей точки зрения, прекратил препирательства отец. - Я, прежде всего, о твоем здоровье беспокоюсь. Ну ладно, спокойной ночи, - оставил он Максима одного. Тот, как и в прошлую ночь, вышел на балкон и, приняв порцию лунного света, завалился спать. Уже проваливаясь в сон, он вспомнил еще о неприятностях отца и попытался подумать, можно ли применить к этому свои новые способности. Но уснул.
На следующее утро, проснувшись с рассветом, он понял, что устал. Не восстановился, как говорят спортсмены. Слишком много психических, да и просто физических сил он затратил на всевозможные происшествия. И еще это лечение. Привычно заглянув к Рыжику, юноша вышел на балкон, под упоительные лучи восходящего солнца. Вскоре на балкон вышел и отец, одетый только в брюки. Он обожал загорать по утрам, но устоявшиеся обычаи не позволяли загорать на балконе в одних плавках, а тем более, трусах. Но поскольку восходящее светило только- только начало согревать утреннюю свежесть, загорать было рановато.
– Что- то хочет спросить, - догадался Максим.
– Ты говорил, с Котовым подрался позавчера? - спросил офицер, потягиваясь навстречу ласковым лучам утреннего солнца.
– Ну да…, однозначно ответил Макс, разглядывая стройную мускулистую фигуру отца. "А он у меня действительно еще очень ничего", с гордостью вспомнил он разговор с медсестрой.
– Странно. Чего не поделили? Невесту твою, небось?
– Ай, ну папа, ты опять, - насупился подросток.
– Ты брось по этим мелочам распыляться. Девушка полюбит того, кого полюбит. И никакие драки не помогут. А Котов, кстати, отличный мужик. Комэск еще тот. ("Это он о предке Кота" - понял Максим). И именно у него сейчас большие неприятности. Ты знаешь, что меня вот, наградили, а его - арестовали?
– Неет, мне не сказали.
– Ну, конечно, у вас новости поважнее. Кто с кем и когда прогулялся?
– Ну, неправда, - вяло возразил юноша.
– Так что, потерпи, не лезь, если он зло за несправедливость на тебе срывает.
– За несправедливость? - возмущенно вскипел сын. - Тебя, значит несправедливо наградили?
– Нет, - тяжело вздохнул летчик. - Это его несправедливо арестовали… Но ты подумай. Мне пора. Сегодня опять приду поздно.
Когда отец ушел, Макс подивился судьбам окружающих его людей, поймал себя на том, что тупо смотрит на солнце, пожал плечами и пошел совершать обычный утренний ритуал подготовки к школе. И когда он вновь вышел на балкон, - по привычке махнуть рукой Ванятке, чтобы тот выходил, солнце уже вовсю взялось за исполнение своих обязанностей. И вдруг непреодолимое, таинственное и дикое по своей сути желание захватило подростка. Он поднял голову к светилу и широко открыл глаза. Лучи немедленно ударили по сетчатке, и Макс на секунду ослеп. Преодолев резь и слезы, он вновь уставился на солнце. И кроме боли, почувствовал, как вливаются в него необходимая сейчас энергия, что вновь восстанавливаются силы, что забурлила в венах не то кровь, не то сами солнечные лучи. Он напился его вдоволь, этого дара природы, и необычайно взбодренный, выскочил на улицу, где уже вовсю свистали скворцы, ворковали и гоняли друг друга голуби, начинали распускаться цветы, а в них деловито шныряли рыжие пчелы.
– Что я тебе скажу, - начал Ванятка. Сделал я фотки. Непонятно. Вот, посмотри, - он протянул несколько фотографий.
– Ой, что это с тобой? Что с глазами?
– А что? - поднял на него взгляд Максим.
– Красные. Буквально, как у кролика.
