Ольга Романовская - Дама с единорогом
— Этот Норинстан из рода валлийских князьков.
— Сколько ж их там, этих князьков? — усмехнулся Леменор.
— Да как грязи! Он бы, как они, всю жизнь проторчал в тех проклятых холмах, если б его родственнички вовремя не переметнулись на королевскую службу. Тут уж им подфартило! Особенно этому, Роланду. Ничего удивительного, его мать — знатная особа и, наверняка, замолвила за сына словечко.
— А за меня похлопотать некому. Вот бы сойтись с ним — кто знает, может, с таким покровителем я наконец выбрался в люди.
— Напрасный труд! — усмехнулся Фарден. — Да и чем Вам плох Осней?
Леменор пожал плечами и отхлебнул из миски получившееся лакомство.
— Как дела у Вашего брата?
— Он с головой ушёл в дела церкви. Недавно я выхлопотал ему приход у Форрестеров — надо же с чего-нибудь начинать?
— У каких это Форрестеров? — нахмурил лоб баннерет. — Моя сестра замужем за одним Форрестером. Она вдова.
— Не знаю, я с ними не знаком. Просто освободилось место, меня известили, и я принял кое-какие меры. Знаете, у моего Бертрана большое будущее, и я надеюсь, что когда-нибудь он станет епископом.
— Интересно, что нужно от меня Оснею? Надеюсь, он не отправит меня в глушь по пустяшному делу. Если меня опять отправят закупать лошадей и фураж, я рискую пропустить лучшее время для охоты.
— А Вы приезжайте охотиться ко мне, — любезно предложил Фарден. — Зверя у меня столько, что и до Рождества не перестрелять!
ГлаваV
Барон Уоршел пребывал в хорошем расположении духа: арендаторы, свободные крестьяне и вилланы отдавали ему оброк, каждый по-своему. Кто-то восседал на собственном осле между двумя корзинами с шерстью и яйцами, подбрасывая на ладони мешочек с солидами и пенсами, кто-то шагал возле повозки, груженной мешками с зерном и овощами — их ежегодная процедура уплаты по счетам в общем-то устраивала, хотя с размером выставленного счета они могли бы и поспорить.
Большинство лишь частично расплачивались с господином звонкой монетой, заменяя остальную часть навозом, овцой или молодым бычком.
Барон расхаживал по крыльцу и довольно улыбался: в этом году еще больше крестьян предпочло пополнить его сундуки, а не амбары. Джеральд довольно потирал руки и думал о том, что наконец-то сможет дать за дочерью достойное приданое. Через пару лет её пора выдать замуж, но барон не спешил, предпочитая скопить ещё немного денег для того, чтобы найти ей жениха познатнее и побогаче, чем местные рыцари. Его заветной мечтой было сосватать дочку за Давида Гвуиллита ("Его отец, хоть и валлиец, но добрый малый!"); для этого он ещё шесть лет назад свёл знакомство с семейством барона Гвуиллита, как раз в то время получившего по наследству ряд земель между Шрусбери и валлийской границей. Но отец не торопил сэра Давида с женитьбой, не выказывая особых предпочтений в отношении Жанны Уоршел как супруги его старшего сына, и призрачные надежды заполучить богатство Гвуиллитов таяли с каждым годом.
Жаль, что всё, что он с таким трудом нажил после краха баронских надежд, уплывёт в чужие руки. Если бы сейчас рядом с ним стоял Герберт! А ведь ещё год назад он помогал ему объезжать поля… Герберт любил отца, любил сестру и каждое Рождество проводил вместе с ними; если мог, приезжал на Пасху и к сбору урожая. Приезжал в любую погоду, не боясь ничего, ни Бога, ни чёрта. Казалось странным, что его сейчас нет, что он не стоит рядом с управляющим и никогда больше не будет до хрипоты спорить с отцом вечерами. Но пути Господни неисповедимы, и не пристало человеку роптать на волю Всевышнего.
Жанна, в отличие от отца, не чувствовала этой пустоты, хотя, видит Бог, она любила брата не меньше. Он по-прежнему жил в ее сердце, и она ежевечернее отмаливала его грехи, надеясь, что ее скромная лепта сумеет склонить чаши весов божественной справедливости в пользу его души; он жил в ее сердце, но не здесь, во дворе. Прошлой ночью она плохо спала и теперь откровенно клевала носом, всеми силами стараясь, тем не менее, сохранять благопристойный вид. Жанна смотрела на двор, мечтая, чтобы все это поскорее кончилось. То, что она видела, лишь немного видоизменяясь, тянулось из года в год: возмущённые повышением оброка, вилланы роптали, их жёны и дети либо плакали, либо с отрешенными лицами ставили перед управляющим корзины с яйцами, по привычке проклинали всех и вся старики. Что ж, жизнь устроена так, что одни работают на других. Да и чего стыдиться ей, баронессе Уоршел: её отец за всю свою долгую жизнь не повесил ни одного своего крестьянина, а если кто и умирал, то в этом не было ни его, ни, тем более, её вины.
Крестьяне должны трудиться на земле и честно делиться со своими сеньорами заработанными деньгами; сеньоры же берут на себя обязательство предоставлять им в аренду землю и защищать их. Жанна была убеждена, что это справедливо и что так было, так есть и так будет всегда.
Её рассеянный взгляд наткнулся на крестьянина, безуспешно пытавшегося сдвинуть с места тяжело нагружённую повозку. Впряженные в неё быки жевали жвачку и никак не реагировали на окрики и удары бичом. Приглядевшись, баронесса поняла, что колесо повозки попало в яму, так что бичом делу не помочь.
Жанна нахмурилась:
— Эй, чумазая рожа, оставь быков в покое! Вместо того, чтобы бить их, вытащи из ямы колесо.
Крестьянин не обратил на неё внимания. Или просто не услышал.
— Эй, ты меня слышишь? Я к тебе обращаюсь, а не к пустому месту!
Поняв, что обращаются именно к нему, крестьянин остановился и почтительно вытянулся перед госпожой. На его лице застыло выражение тупого подобострастия.
— Ты оглох? — прикрикнул на него своим грубым, с хрипотцой, голосом барон. — Слышал, бараний хвост, что тебе приказали? Вытаскивай колесо, недоумок!
Крестьянин вздохнул и исподлобья посмотрел на господина.
— Быков им жалко, а человека за медяшку сгноят! — пробурчал он. — Две шкуры с меня спустили в поле, обобрали, как липку, а животину пожалели! А теперь мне ещё и воз на своём горбу тащить.
Крякнув, он в сердцах бросил вожжи и, навалившись, приподнял повозку и сдвинул её с места.
— Господин, господин, не губите! У меня дети малые! — Проскользнув мимо слуг, в ноги барона кинулась женщина с младенцем на руках. — Велите не наказывать мужа из-за какой-то монетки. Я и мои детки век за Вас Пресвятой Деве молиться будем!
— Пошла прочь, не мешайся под ногами! — Уоршел грубо толкнул её носком сапога. — Надо было работать, а не в подоле приносить!
— Смилуйтесь, добрая госпожа! — Она на коленях, заслоняя своим телом ребенка от возможных последующих ударов, подползла к Жанне. — У Вас сердце доброе, пожалейте моих детей. Одно лишь Ваше словечко! Их ведь у меня десяточек…
