Игорь Ковальчук - Дорога к вечности
– Тогда… Прошу тебя, устрой эту свадьбу сам.
Мэльдор помолчал, а потом нехотя начал:
– А к чему это? Послушай, может, все и к лучшему. Дэйн, ты же помнишь…
– Я ее люблю.
– Дэйн, ты помнишь, что ты проклят?
– И что же теперь? – тихо спросил молодой человек. – Всю жизнь трястись? Бояться? Шарахаться от любимой? Если меня должен убить собственный сын, то он для этого должен хотя бы родиться и чуток подрасти. А значит, у меня будет по крайней мере пятнадцать лет счастливого супружества. Ради чего ж еще стоит жить, а?
– Дэйн… – пробормотал отец, тронутый до глубины души.
– Пап, договорись о свадьбе, а?
Мало кто знал, каким чудом Мэльдору удалось вызволить своего сына, когда Эдано имел все права приказать казнить его. Но, добившись для Дэйна хоть какой-то возможности для совместной жизни с Такэдой, юрист явил чудо еще более поразительное. Не прошло и месяца, как отец принес сыну счастливую для того новость – патриарх Накамура больше не возражает против свадьбы своей много-раз-правнучки с представителем семейства Арман. А это означало, что все теперь по большому счету зависит от самой Такэды, ее отца Камидзуми и брата Иисо. Но для них было как-то неприлично возражать против этого брака, раз уж Эдано выразил иную волю. Они тоже заявили, что не возражают.
Это не было прямым согласием, и в прежние времена девушка вряд ли стала бы женой Дэйна. Но времена действительно изменились, и Такэда согласилась выйти за него замуж.
А еще через два года она родила сына.
Дэйн ничего не сказал жене ни до, ни после этого события. Он совершенно не изменился ни внешне, ни по поведению, а если и задумывался о проклятии, то никак этого не показывал. Казалось, рождение сына его только восхищает, новоявленный отец охотно возился с отпрыском, так что даже самая проницательная женщина вряд ли сумела почуять неладное.
Казалось, брак пошел младшему Арману на пользу – он стал немного спокойнее и, хотя время от времени позволял себе выходки, достойные скорее подростка, гораздо больше времени проводил с женой. Занятия магической химией шли полным ходом, и, хотя лаборатории Галактиса, где он проводил эксперимент за экспериментом, время от времени изрядно страдали, на успехах студента это никак не отражалось. Он закончил полный курс обучения, и еще потом расширенный, и еще высший магистерский.
Его нисколько не удивляло, что ему дают возможность учиться здесь, даже притом, что он доставлял ректорату, деканату и преподавательскому составу уйму неприятностей. Ведь хотя бы раз в год он обязательно делал открытие, составлял новую химическую формулу или некую новейшую магическую структуру, а все подобные достижения юридически принадлежали учебному заведению, студент же, сделавший открытие, получал лишь некоторый процент и, разумеется, скидку на оплату обучения. Дэйн где-то к середине курсов уже ни креда не платил за учебу. При этом молодой Арман приносил Галактису гораздо больше выгоды, чем убытков.
Но когда ему предложили преподавание нескольких предметов на младших курсах, он удивился. Преподаватель – это уже не студент. В Галактис брали лучших из лучших, потому-то тамошнее образование так высоко котировалось и столь дорого стоило.
От такого предложения трудно было отказаться.
– Да ты, я вижу, остепеняешься, – воскликнул изумленный и обрадованный Мэльдор. – Не ожидал…
– Не ожидал, что это вообще когда-нибудь случится?
– Конечно.
– Но, надеюсь, ты не разочарован?
– О чем ты говоришь! Статус нашего семейства куда выше поднимет твое положение преподавателя Галактиса, чем даже получение Руином архимажьего уровня… Должен же он когда-нибудь вернуться в Центр…
– Хм…
– Так что не посрами. И, – Мэльдор стал очень серьезен, – прошу тебя, будь осторожен. Ну, ты понимаешь, о чем я. Не хотелось бы теперь тебя потерять.
– Теперь – когда я так высоко поднимаю статус семейства?
– Думай как хочешь, главное не погибай. Ладно?
– Постараюсь, – вздохнул Дэйн.
Глава 4
Руин сидел у окна и писал – как всегда по утрам, с тех пор, как уличил своего секретаря в нечистой игре и был вынужден казнить его в назидание всем остальным. Казни в Провале воспринимались как нечто само собой разумеющееся, особенно если казненный был виноват хоть в чем-нибудь. Правителей, пожалуй, даже уважали за суровость, и Руин знал, что если будет воздерживаться от строгих мер, его попросту перестанут принимать всерьез.
Он знал, что сумеет удержаться на грани допустимого и не стать таким, каким был отец. То, что случилось с ним двадцать лет назад, заставило его по-другому взглянуть на себя и окружающий мир. Свою душу он научился воспринимать, как нечто материальное, иногда ослабленное, иногда страдающее своими странными и необъяснимыми болезнями. С тех пор, как вернувшемуся из-за грани Вселенной Руину пришлось заново учиться любить и ненавидеть, наслаждаться и мучиться, Арман привык смотреть на себя со стороны, оценивая не только поступки, но и желания, побуждения. Первое время он жил лишь памятью о чувствах. Это было нелегко.
Потом привык, и то, что ему приходилось изображать, стало получаться само. Правда, потребовалось не меньше пяти лет, прежде чем Руин снова начал чувствовать себя человеком, а не плохо сотворенным зомби. За это время в Провале он успел получить репутацию несгибаемого и сурового правителя, которого нельзя обмануть, который держит вожжи власти железной рукой. Это не совсем соответствовало действительности, поскольку с обязанностью править целым миром молодой человек столкнулся впервые (отец не предполагал, что ему может наследовать предпоследний сын, потому никогда ничему его не учил).
Но, как бы там ни было, репутация сыграла Руину на руку. Пока он еще только осваивал науку управлять, подданные опасались его холодного взгляда, немногословности и каменного лица. А потом, когда, осознав, что головы пока не летят, словно камни в лавине, беспокойные представители знати стали искать собственную выгоду, правитель уже сориентировался. Он понимал, что излишняя мягкость станет его смертным приговором, но и зверствовать зря тоже не стоило – это было чревато заговором.
Руин хотел жить спокойно – и ради себя, и ради жены, и ради детей. Рэондо, которого Катрина родила почти двадцать лет назад, уже вымахал в стройного крепкого парня, он охотно помогал отцу, веселился на балах, охотился и заигрывал со служанками. Глядя на него, правитель часто думал, что и сам вырос бы таким, если б ему тоже повезло с семьей и детством. О беде, случившейся с ним до рождения, Рэондо, конечно, ничего не мог помнить, а потому можно было сказать, что его жизнь пока еще ничто не успело омрачить.
