Джон Толкиен - Две твердыни
— А что будет с тобой? — спросил Мерри.
— Ох-хо-хо… Меня пока великие войны не касаются, Это дела эльфов и людей. И еще магов, они всегда пекутся о будущем. Я не люблю думать о будущем. Я не стою ни на чьей стороне, потому что никто не стоит на моей; понятно, о чем я хочу сказать? Никто уж так не заботится о лесе, как я, даже нынешние эльфы. Но к эльфам я отношусь дружественнее, чем ко всем остальным племенам. Ведь это эльфы в Незапамятные Времена вывели нас из немоты, а речь — великий дар, и этого я не забуду, хоть наши дороги потом разошлись. Есть на свете твари, с которыми я никогда не примирюсь и не подружусь, и уж на чьей стороне никогда не буду. Это эти… бурарум… — Древесник забормотал брезгливым басом. — Орки и их хозяева. Я встревожился, когда Тень пала на Лихолесье; но когда она отступила в Мордор, какое-то время жил спокойно: Мордор отсюда далеко. Сейчас же мне кажется, что ветер дует с востока, и кто знает, может, близок конец всех лесов! Старый энт не может остановить бурю. Я должен ее встретить грудью и выдержать или погибнуть. Но еще есть Саруман! А Саруман — наш сосед. Этого забывать нельзя. Надо что-то делать с Саруманом. Вот я и думаю, что делать с Саруманом. В последнее время я часто об этом думаю.
— Кто такой Саруман? — спросил Пин. — Ты знаешь его историю?
— Саруман маг, — ответил Древесник. — Больше я ничего не могу вам про него рассказать. Я не знаю истории магов. Они впервые появились, когда из-за Моря приплыли Большие Корабли, но прибыли они на этих кораблях или еще откуда-то пришли, мне неведомо. Как я слышал, Саруман пользовался среди них большим почетом. Но с какого-то времени, по вашему отсчету, наверное, с очень давнего, перестал странствовать и перестал печься о делах эльфов и людей. Осел в Каменном Городе, Исенгарде, как его называют здешние коневоды. Сначала он сидел тихо, а слава о нем шла по свету. Его выбрали главой Белого Совета, только ничего хорошего из этого не получилось. Может быть, он давно замышлял темные дела? Соседям он не мешал. Я не раз с ним разговаривал. Было время, когда он часто ходил по моему Лесу. Всегда учтиво просил разрешения войти, если меня встречал. Внимательно слушал рассказы о том, о чем сам никогда бы не узнал. Сам искренним и открытым не был, нет! Я ни разу не слышал, чтобы он о чем-нибудь рассказывал. Со временем он стал совсем нелюдимым. Я помню его лицо, хотя уже много лет его не видел. Оно как окно в каменной стене, закрытое ставнями изнутри. Мне кажется, теперь я понимаю, чего хочет Саруман. Он пытается стать Всесильным. Он занимается металлами и колесами, о живых существах совсем не беспокоится, только использует их время от времени. Сейчас уже ясно как день, что он — черный изменник. Сдружился с самым подлым племенем — с орками. Бр-р… Гм… еще хуже: он сумел с ними что-то сделать, они стали похожи на людей, только очень мерзких. Все зловредные твари, которые служат Великой Тьме и ее черным силам, рано или поздно перестают выносить солнце. Так их можно узнать. А орки Сарумана терпят солнце, хотя и не любят. Как ему это удалось? Может, исенгардцы — люди, заклятием уподобленные оркам? Может быть, он смешал орков с людьми? Тогда страшна подлость Сарумана!
Древесник долго бормотал одними губами что-то, что показалось хоббитам проклятием на языке энтов.
— Я давно дивился, как смело ходят орки через мой Лес, — продолжал старый энт. — Теперь я понял, что это дела Сарумана, который за много лет изучил тропы и добрался до моих тайн. Этот негодяй и его слуги портят Лес. Рубят деревья по краям, хорошие, здоровые деревья. Оставляют поваленные стволы гнить на месте, просто из подлости. Или забирают с собой, потом жгут в Ортханке. Над Исенгардом теперь всегда столб дыма. Будь он проклят от сучков до корней! Многие из этих деревьев были моими друзьями, я их знал с орешка, с семечка. У них были свои голоса, которые теперь молчат. Вырубки зарастают колючками, и пни торчат там, где были поющие рощи. Я долго не вмешивался. Допускал зло. Пора положить ему конец.
Древесник встал и тяжелой рукой ударил по столу. Чаши со светом задрожали, из них вырвались столбики огня. Зеленые искры сверкали в глазах великана, а борода взъерошилась как метла.
— Положить конец, — еще раз сказал он сердитым басом. — Вы пойдете со мной. Вы мне поможете. И своим друзьям поможете, потому что если никто не сдержит Сарумана, у Рохана и Гондора враги будут и спереди и сзади. Наши дороги пошли в одну сторону — на Исенгард.
— Мы пойдем с тобой, — сказал Мерри, — и сделаем все, что сможем.
— Да! — воскликнул Пин. — Я бы хотел увидеть, как отрубят Белую Руку. Хотел бы хоть присутствовать при этом, даже если помочь ничем не смогу. Никогда мне не забыть Углука и дороги через степь!
— Хорошо, хорошо, ладно, — сказал Древесник. — Только не спешите. Надо все делать обдуманно. А то и я разгорячился, говорил поспешно. Надо остыть и поразмыслить. Сказать «стой» всегда легче, чем остановиться.
Он поспешно пошел к выходу и встал под водопадом. Постояв так немного, засмеялся и отряхнулся, а капли с его бороды разлетелись во все стороны красными и зелеными искрами. Потом великан снова лег на свое ложе и замолчал.
Через некоторое время хоббиты опять услышали его шепот. Им показалось, что он считает на пальцах.
— Фангорн, Финглас, Фладриф. Да-да, беда, что нас так мало осталось, — вздохнул он и снова обратился к хоббитам. — Всего трое из первых энтов, которые ходили по лесам до Великой Тьмы. Это я, Фангорн, и еще Финглас и Фладриф, такие у них эльфийские имена. На вашем языке их, наверное, звали бы Листвяник и Тонкокор. Трое нас, но Листвяник с Тонкокором для такой работы не подходят. Листвяник так разоспался в последнее время, что почти одеревенел. Все лето простоял полусонный в траве по колено. Весь зарос листьями. Раньше на зиму просыпался, а теперь, наверное, и зимой далеко не уйдет. Тонкокор жил на горных склонах, ближе к Исенгарду. Там было больше всего порубок. Он сам был тяжело ранен орчьими топорами, а многие его родичи и подданные, деревья и их пастухи, были порублены и сожжены. Тонкокор поднялся в горы, спрятался в березняке (он любит березы) и не хочет оттуда спускаться. Я попробую собрать дружину из родичей помоложе. Если, конечно, смогу их сдвинуть, а то наш род очень медлительный. Жаль, жаль, что нас мало.
— Почему же вас так мало, если вы населяете этот край с Незапамятных Времен? — спросил Пин. — Вас много умерло?
— Ох-хо, нет! — ответил Древесник. — Сам по себе никто не умер. Некоторые погибли от несчастного случая — ведь времени прошло очень много! Многие одеревенели. Нас никогда не было много, и наше племя не растет. Нет потомства, нет энтят, много веков никто не рождается. Надо вам объяснить: мы потеряли жен.
