Татьяна Патрикова - Тонкости эльфийской генеалогии
– Ты хотел бы ответить 'да', потому что тебе на самом деле была интересна именно экспериментальная магия. Но тогда бы мечта не осуществилась. Направление для твоего изобретения было не то, так? – спросил я его, и под пристальным взглядом Лучистого Ир отвернулся.
Все ясно. Раньше он был резким и высокомерным. Он и сейчас такой, но из-за того, что я, да и теперь не только я, регулярно его шпыняю за это, он учится сдерживаться. Но в ту пору учить его было некому, поэтому он наживал себе врагов и недругов везде, где только мог, все чаще на пустом месте, вот что обидно.
– И что это за мечта такая, что было так необходимо отказываться? – в лоб спросил Лучистый. К слову, я уже тогда знал, как стану его называть, благо, Ир успел при мне назвать его по имени.
– Ты ведь нам не друг, – сказал ему я, выпустив рукав Ировского камзола. – Мы не можем тебе доверять, поэтому и мечтами делиться не обязаны.
Эльф долго смотрел на меня. Ир молчал, но наблюдал за нами обоими. Мы оба ждали, что скажет Лучистый. Сейчас был его ход.
– Но мы могли бы стать друзьями? – осторожно уточнил он, судя по глазам, понимая, на какой тонкий лед ступает.
Я тоже все прекрасно понимал, но решил, что риск – благородное дело, поэтому широко улыбнулся и сказал:
– Приходи завтра на матч, а там посмотрим.
– На то мероприятие, о котором судачит весь университет? – уточнил он, и в глазах его заплясали заинтересованные искорки.
Что удивительно, в этот раз он уже не выглядел такой сволочью, какой показался мне при первом знакомстве. Ну любит мужик женский пол, так кто ж его не любит? А то, что он где-то в чем-то позволяет себе некие вольности, так бабы сами ему дают, чего теперь отказываться, что ли? Я бы не отказался, только на меня, как на него, гроздьями не вешаются и штабелями не укладываются.
– Да. На него, – вместо меня ответил ему Ир.
– И что же там может измениться в вашем отношении ко мне?
– Много чего, – вмешался я. – Все зависит от твоей реакции.
– Реакции на что?
– А ты приходи и сам все увидишь, – поддержал меня Ир и хитро улыбнулся.
Разумеется, после такой рекламы я уже не сомневался, что Лучистый примчится на поле в первых рядах.
К слову, теперь командорам и Иру постоянно приходилось поддерживать над полигоном коммандос защитное поле, чтобы никто не мог проникнуть на него раньше времени и увидеть тренировки команд. Это тоже было особой интригой, которая все сильнее подогревала интерес к данному мероприятию.
Правда, честно признаюсь, для меня стало открытием, что родители начали приезжать еще в эту последнюю пятницу, когда я разговаривал с Лучистым. Мне об этом сказала Иля, объявив, что Великая Мать Дома Рим-Доль прибыла со свитой и размещается в апартаментах учительского крыла главного корпуса. Я тут же попытался выяснить, а что там с матерью Второго Дома, то есть с мамой самой Или и другими Владычицами, к чьим домам принадлежали, к примеру, Кар и Машка. Та загадочно улыбнулась и пообещала, что завтра я всех их увижу. Правда, сказано это было с какой-то странной интонаций, но наседать на темную я не стал.
Алый признался, что его отец тоже уже прибыл и заселяется в предоставленные ему комнаты. А вот Лукерья – единственный родитель, с которым я был уже знаком, появится только завтра. В принципе, мне было все равно, приехали они или еще нет, но, думаю, не стоит объяснять, почему после таких известий я начал нервничать уже в пятницу, несмотря на то, что все основное действо выпадало на выходные.
Когда мы с Иром, наконец, скрылись от каждодневной суеты у меня в квартире, мерцающий, как настоящий друг попытался меня отвлечь.
– Ну хочешь, я тебе массаж головы сделаю? – сам предложил он.
Я, было дело, заколебался, вспомнив, как, начиная с прошлых выходных, он меня обхаживает, но потом согласился. В конечном итоге, если что не так, разве мы не разобрались бы между собой?
Собственно, за этим массажем, когда мы сидели с ним на нашей кровати, и он осторожными вращательными движениями массировал мне виски, Ир спросил, словно между прочим:
– Почему две пятницы? – о да, конечно, я ведь только сегодня признался ребятам, почему называю сегодняшний день второй пятницей. Они так и не успели расспросить, почему, так как нас отвлекли.
– А ты сам посуди, – хмыкнув и все так же не открывая глаз, отозвался я. – С вашей восьмицей я путаюсь, так как непривычно. А пятница из всех будних дней самый любимый.
– Почему это?
– Потому что конец недели. Ты только представь, два понедельника… – я сделал эффектную паузу и с должным трагизмом в голосе припечатал. – Да лучше повеситься!
Ир хихикнул, но все же спросил:
– А почему не какой-нибудь другой день недели? Среда, например.
– Не логично как-то.
– О да, а две пятницы подряд – просто убийственная логика, ничего не скажешь.
– И не говори, – пристыжено пробубнил я.
– Не буду, – подозрительно покладисто согласился Ир.
Наверное, именно из-за этого его спокойного тона и того, как сам того не заметив, расслабился под его руками, я спросил:
– Так ты на самом деле ко мне подкатываешь, или это мне только кажется?
– Пытаюсь, – тихо сказал он и быстро прижался губами к моим волосам, но до того, как я нашел, что ему на это сказать, мерцающий уже отстранился и движения его пальцев на моих висках продолжились.
Самое странное, что неловкости не было. Обычно, если кто-то на тебя запал и нашел смелость признаться в этом, даже если он тебе тоже небезразличен, все равно испытываешь стеснение и чувствуешь себя неуютно. Но с Иром – нет. Как ни странно, ничего, даже отдаленно похожего на смущение, я не испытывал. Только вдруг очень ясно понял, что он ни на чем не настаивает, просто дает понять, что пытается убедить меня пересмотреть свою точку зрения относительно иномирных любовных связей, вот и все. Другой вопрос, что хочется ли мне её пересматривать?
Странно, но хочется. Вот только с каждым днем я все отчетливее понимаю, что боюсь. Боюсь серьезных отношений, как бы банально это не звучало. К тому же, с парнем. Одной той попытки, после которой я месяц в коме провалялся, мне хватило по самое не могу. Но смущает то, что, как вода точит камень, меня изнутри подтачивает чувство, что с Иром все может быть совсем по-другому. Я сам уже другой, да и мерцающий, хоть и вредён до ужаса, никогда не был и, я надеюсь, уже никогда не станет таким циничным, каким был Артем. Но все это только мои мысли – на практике все может оказаться совсем не так, как мне оно представляется. Поэтому внутри меня живет этот страх, и я вовсе не уверен, что готов найти на него управу.
