Виталий Сертаков - Коготь берсерка
— Если заберу с собой. — Голос вельвы стал еще мягче. — Я положу ему под рубашку вот что…
Некрасивая рябая женщина с одутловатым лицом словно из воздуха достала корзинку. В корзинке безостановочно крутился и шипел маленький лемминг. Пиркке взяла лемминга двумя пальцами, поднесла к светильнику. Олав и другие мужчины невольно вздрогнули. У несчастного зверька не было задних лапок, поэтому он мог лишь кусаться и медленно подволакивать тельце.
— Далеко не уползет, — словно услышав мысли окружающих, хохотнула колдунья. — Я положу его мальчику на грудь. Пусть он держит зверя. Пока сердце этого лемминга бьется, мальчик не умрет.
— А потом что?
— Я отвезу его в Финнмарк. К себе, в горы. Там я его вылечу.
— Что ты хочешь за это? — Олав покосился на синюшнюю физиономию Дага. Кузнецу не верилось, что парнишка проживет семь дней.
— Не нужна плата. Я буду его учить. Через два года он вернется к тебе, Олав Северянин. Если захочет.
— Как так? Как «если захочет»?
— Он станет учеником нойды. Ты слышал, Северянин, кто такой нойда? — Вельва усмехнулась одним ртом, глаза ее оставались пустые и холодные. — Многие, очень многие мечтают стать учениками нойды. Когда нойда берет мальчика, тот обычно не хочет возвращаться домой.
Кто-то из родичей охнул, женщины в испуге зашептались. Пиркке все еще держала безногого лемминга в кулаке.
— Я слышал. Так зовется у вас черный колдун, который может говорить с мертвыми?
— Нойда Укко многое может. Для него открыты многие тайны. Если он выбирает ученика, он никогда не ошибается.
— Он отберет у Дага память? Тогда какая разница, вылечишь ты его или нет, если мой сын не захочет возвращаться домой? — набычился Олав.
— Ты потерял рассудок, Северянин, раз так дерзко говоришь с самой вельвой, — зашептала приемная мать Ингрид. — Ты должен быть счастлив и благодарен…
— Хорошо, — через силу кивнул кузнец. — Вылечи моего сына.
Пиркке торжествующе улыбнулась, склонившись над мальчиком. Только он один видел ее улыбку. Вельва положила лемминга Дагу на грудь и сверху скрестила безвольные руки мальчика. Зверек покрутился немного, потыкался влажным носом и затих. От него шло какое-то необъяснимое успокаивающее тепло. Дагу даже показалось, что облегчилось дыхание.
— Доброе знамение, — прошептала помощница вельвы. Ее звали Юкса, Даг уже успел запомнить ее имя. — Лемминг не сбежал, мальчик понравился ему.
— Теперь держи его крепко, — приказала вельва. — Ой, парни, заверните его в теплую одежду. И дайте нам в дорогу копченого мяса, побольше. А еще лосося и зайчатины.
— Мы все вам дадим, — засуетился Сверкер, делая знаки слугам. — Только поезжайте как можно быстрее! Может быть, надо отправить с вами несколько дренгов?
— Зачем? — хихикнула вельва. — Охранять нас не надо. Я никого не боюсь. Лучше зарежь пару петухов, Северянин, и подари своим асам. Пусть сделают так, чтобы на перевалах нас не встретила непогода.
— Все сделаю… — Олав проводил сына, сам уложил в сани. — Будь мужчиной, Даг. Не забывай нас. Ты вернешься. Я верю, ты вернешься.
От напряжения у Дага из глаз потекли слезы, но он так и не сумел ничего вымолвить. Только свистел сквозь опухшее горло, как ветер в дупле. Лемминг горячим комочком пригрелся на груди.
— Может, мы зря ей поверили? — кусая ус, вполголоса предположил Горм. Скальд стоял на дороге и глядел вослед уносящимся саням. — А вдруг она не вернет мальчишку?
— Горм, мальчик все равно бы умер, — успокоили верные хускарлы.
— И это верно, — согласился бывший викинг.
Белые олени бежали резво. Не успели родичи Ингрид и глазом моргнуть, как разукрашенные сани пронеслись по Упсале, миновали крайние дома и вырвались на речной простор. Следом за первыми санями, откуда ни возьмись, пристроились еще одни. И еще одни. Это две другие финские вельвы, подружки Пиркке, торопились унести ноги с праздника. Никто не заметил, что вельвы покинули Упсалу, у свеев имелась куча более важных забот. Гремели барабаны и бубны, далеко разносились писк флейт и гортанный вой волынок, искры от громадных костров освещали лесистые склоны холмов далеко вокруг.
Даг лежал под тяжелым колючим мехом, прижимая к себе лемминга. Над его лицом раскачивались и звенели бубенцы, по ветру расстилались пестрые ленты с оберегами.
Страшная вельва обернула к нему морщинистое лицо. Ее синие губы расплылись в ухмылке, а зубы торчали в разные стороны, словно обгоревшие пеньки на пепелище.
— Все, что предсказано, — всегда сбывается. Ой, не бойся, ты не умрешь. Это хорошее снадобье, оно никого не убивает. Пиркке Две Горы не хочет тебе зла. Пиркке полюбит тебя, если ты будешь послушным. Я привезу тебя к нойде, мальчик с волчьей меткой. Ты никогда не вернешься домой, ты будешь доволен…
Даг Северянин отвык плакать. Настоящий херсир никогда не плачет!
— Ой, скорее, белые спинки, — приговаривала Юкса, размахивая кнутом. — Ой, скорее, поспешайте за свежим ягелем, поспешайте домой, в край Две Горы, к родным стойбищам…
Тем временем, проводив вельву с прислугой, хозяйка дома участливо беседовала с Олавом. Бонд сидел, сгорбившись, положив на колени свои большие сильные руки, и думал, что же он расскажет жене. Одна из упсальских знахарок дождалась, пока приемная мать Ингрид освободится.
— Ты правду мне сказала? Про то, что вельва дала мальчику в дорогу безногого лемминга?
— Да, это так. Эта волшебница сказала, что лемминг будет удерживать жизнь в мальчике… Он такой волшебный, этот ее зверек.
— Ты ничего не поняла, — мотнула седыми косами знахарка. — Жаль, что вы не спросили меня. Я хоть и не могу его вылечить, но знаю, что такое безногая тварь у сердца. Это значит — мальчик тоже теперь лишен ног. Он никуда не сможет уйти.
— Храни нас Один, — ахнула пожилая хозяйка. — Надо скорее сказать Северянину. Пусть догонит!
— Их олени бегут быстрее любого коня, — устало вздохнула знахарка. — Лопари умеют заговаривать оленей. И леммингов, и прочих тварей. Вам остается просить Тора, чтобы мальчика не сожрали в пути.
Глава одиннадцатая
В которой выясняется, как непросто жить без ног, как вращается «небесная петля» и как легко избавиться от волчьих зубов
Четвертый рассвет встретил Даг в санях вельвы.
Олени несли сани быстро по заснеженному зеркалу реки, навстречу горным кряжам. Юкса казалась каменной бабой, ее не тревожили ни голод, ни усталость, ни отсутствие тепла. Как истукан, она восседала на передке саней, щелкала языком, порой щелкала кнутом, но никогда не била оленей. Иногда она сдергивала рукавицу, закидывала что-то в рот, жевала, сплевывала и запевала заунывный саамский йойк. Ее дребезжащее, странно завораживающее пение походило чем-то на шум вскрывшейся реки. Еще Даг слышал в нем писк новорожденных птенцов, шелест сухих листьев, хруст трущихся на реке льдин и дробный стук градин. Если бы Северянин мог говорить, он непременно заставил бы Юксу заткнуться, ведь слушать ее часами было невыносимо.
