Алекс Кош - Богатыри не мы. Новеллы (сборник)
– Говорит «Марина Фьоре». Мы атакованы неопознанным военным самолетом! Ведем бой. На борту пожар. Наши координаты…
Огонь на палубе был отличным ориентиром. Набрав высоту, Григор восторженно и злобно полюбовался результатами своей работы. Неплохо. Осталось сделать последний штрих, чтоб завершить картину. Душа его пела, нервы звенели будто струны; он ощущал себя невесомым и быстрым, как ангел мести. Пикировать под большим углом? Лишнее. Сейчас он мог осязать ветер крыльями, дышать в унисон мотору, скользить стрижом между пронизывающими воздух снарядами. Послать бомбу так, чтобы она легла прямиком в разверстый трюм, и слышать ее воющий полет до последнего мгновения. Разворотом уйти в сторону. Уклониться от гигантского снопа осколков, поднявшегося над «Морским цветком» вместе с адским заревом и клубами дыма.
– Ну, я была права? – лукаво улыбалась Дайра, ероша его волосы. – Теперь будешь верить моим предсказаниям?
От Гри пахло всеми вытяжками земляного масла, какие есть в железном чреве летуна. Еще бойцовским по́том и сладким, крепким хорватским дингачем. Как прилетел, так и не снял комбинезон, куска не съел, только хватски осушил стакан красного – не разбавляя. Слабую беванду он не уважал. Занялся мотором:
– Самолет без ухода – никчемный макет!
Она слышала, как в его жилистом теле волнами ходит мышечная дрожь. Остывает после боя. Тронешь сейчас – искра ударит!
– Я сделал его, Дайринка. Он раскололся пополам – калоша ржавая! Затонул в две-три минуты. Но они смело дрались, хоть я застал их врасплох. Если на том свете встречу наводчика с бака – пожму руку. Пара снарядов свистнула у меня между крыльями. Чуть в сторону – стойка долой.
Так же, не раздеваясь, свалился на застланное шкурами ложе, уставив серые глаза в пещерный свод. Вслух мечтал о битвах.
– …да, милая кудесница моя, ты была кругом права! Название, скорость… что он будет без охранения. Понадеялись на свою власть над морем. Как ты смогла увидеть их заранее?
– По вдохновению. Умею. Когда во сне, когда наяву. – Она смеялась, любуясь им. Волны ее светлых волос накрывали изголовье ложа. Григор играл ими и вдыхал их тонкий аромат – вместе с цветочным запахом в сердце его проникала весна. Дым и пламень боя уходили прочь.
– Ты моя золотая награда. Чем же я заслужил твое сердце?
– Сам догадайся.
– С каждым днем ты все прекраснее.
– Это твоя сила отражается во мне. Как в озере. Чем лучше ты, тем лучше я, разве не просто?.. Будешь есть?
– Ни есть, ни пить, пока ты меня ласкаешь.
– Тогда останешься без ужина! – вскочила она легко, как лань.
Григор потянулся, пытаясь удержать ее за белую рубаху и хоть мельком увидеть запретные ноги Дайринки. Куда там – вмиг одернула подол, нахмурилась и пригрозила:
– Ни-ни. Берегись – удачу отниму.
Такая она, Дайра. Казалось бы, до волоска на коже знакома, целована, но всегда в ней остается секрет – да если б один!.. Словно Эрот, вся при свете не покажется. Но – если такова воля милой, это нерушимо.
Лампу она гасила сама.
– Что тебе покажет вещий сон?
– Кто знает?
– Вот бы – новый корабль!..
«Глупый. Хочу – тебя, чтоб и во сне не разлучаться…»
Но приснились корабли – старые, тяжелые венецианские галеры. Мерно взмахивая рядами весел, под гулкие удары барабанов шли они в виду кадорских берегов, издавая медный трубный рев и сизо дымя фитилями орудийных пальников.
Плыла война.
3. Авет
Вилла, где обосновались командиры звена «Кадори», принадлежала местному потомственному дворянину.
В Морее уйма лиц благородного звания, почти как в Италии, и столь же гордых. Одни опоясались мечами еще в эпоху Каролингов, другие возводят род к рыцарям Нормандской Роты, застрявшей тут при Четвертом крестовом походе, третьи – к венецианским нобилям, сумевшим ужиться с островными славянами.
Обеш (читай – барон), владевший виллой и участком, терпел постой оккупантов ровно три недели, пока веселые лейтенанты не предложили деньги за право пользоваться его винным погребом. Оскорбился! «Разве я трактирщик, чтоб торговать хлебом-солью?» Велел сложить вещи в старомодный экипаж и высокомерно отбыл в порт, а оттуда в Испанию. У средиземноморской знати по всем берегам родня и замшелые особняки с пыльными портретами и потертой мебелью.
Теперь лейтенанты курили у высокого окна, забрызганного снаружи нескончаемым зимним дождем, и поминали обеша добрым словом:
– Скукота без старикашки.
– Ворчлив был черт, но подпоить вечерком – заслушаться можно.
– Да, говорун… Сказочник! – посмеивался силач Франко Де Лука, старший в звене. – Как Франц Иосиф ему руку жал, шпагу вручал, как он с императрицей Сисси[8] прогуливался – верю, но что он сочинял про Морею – басни.
За окном вечерело. Погода была нелетная – на море волнение пять баллов, восточный ветер-леванат гнал низкие тучи. Тускло, серо, промозгло… Волку в пасть эту гнилую зиму Адриатики! В темнеющем саду перистые листья серебристых акаций тряслись под частыми каплями дождя. Пора цвести пушистым желтым шарикам на их ветвях, да холода не дают. Что за свинство!
– Франко, а если я вместо тебя возьму отпуск? Давай поменяемся – сначала я…
– На родину, к девчонкам? С местными не ладится?
– Дикарки, гайдуцкое семя… – с деланым презрением цедил младший. – Все язык понимают хоть сколько-то, а заговоришь, сразу: «Не разумием веницки!» При чем тут «веницки»? Я миланец!
– Мы все для них – веницы. Тебе ж дали разговорник? Учи!
– Еще чего. Пусть привыкают к хозяевам. По разговорнику только партизан допрашивать – «Кто твой командир?», «Сколько вас в отряде?», «Где англичане?».
– Где, где… в Греции высаживаются. А мы тут, как на цепи.
В прихожей слабо затренькал звонок.
– К нам гости, – заметил третий, приблизив лицо к окну и протирая запотевшее стекло. За акациями, у старинной чугунной калитки, маячила черная фигура в шляпе и плаще с поднятым воротником.
– Луиджи!.. – зычно позвал Франко денщика. – Иди, открой. Кого там на ночь глядя черти принесли…
– Барон вернулся! С испанским вином! Видишь – портфель у него.
– Старый обеш говорил – в темень, зимой, приходят лишь сенки…
– Типун тебе на язык, – ласково посулил Де Лука. – Гость в дом – Бог в дом!
Ну, хоть какое-то разнообразие в унылой жизни летчиков, прикованных к земле дождями и приказами! Где-то жизнь кипит, войска сражаются. Там дают награды и звания, а тут впору скиснуть от тоски. Пропащее место!
