Дмитрий Скирюк - Драконовы сны
Никто, кроме Марты.
Травник впервые воочию увидел эту женщину, ту самую Марту, что вечно была на кухне и так смешно боялась мышей, коренастую, широкобёдрую, с морщинистыми сильными руками, изъеденными бесконечной стиркой и мытьём посуды, руками, которые сейчас поддерживали голову Томаса. Она была единственной, кто не ушёл, не оставил его в беде.
Жуга шагнул вперёд. Марта подняла голову. В глазах её отразился ужас.
— Не подходи! — взвизгнула она и снова разразилась рыданиями. — Не тронь, не смей!
Травник опустился на колени, протянул руку.
— Я хочу помочь, — тихо сказал он.
— Уходи!
Не слушая её, Жуга стянул свой ремень и принялся накладывать жгут.
Глаза кабатчика открылись, нашарили травника.
— А, Лис… — прохрипел он. Содрогнулся в судорожном кашле. В горле его забулькало, струйка крови стекла изо рта на рубаху. — Доигрался… Пришёл… посмотреть?
— Это не я, Томас, — сказал Жуга. Голос его был на удивление твёрд и спокоен. — Кто-то другой натравливает собак.
— Какая… разница… теперь… — слова текли мучительно и медленно, как воск с растаявшей свечи. Марта плакала, теперь уже беззвучно.
— Молчи, побереги лучше силы.
— Силы?.. Толку… умираю…
Кто-то сдавленно икнул и рванулся к двери, не выдержав такого зрелища. Ему уступили дорогу, да ещё и дали пинка напоследок, чтоб не лез вперёд, коль брюхом слаб. Народ в корчме молчал, лишь изредка проносился по рядам людей глухой тревожный шёпоток.
Жуга перетянул кабатчику жгутом руку выше локтя, взялся за вторую. Осторожно тронул растерзанную шею и замер в нерешительности. Так же осторожно оттянул края раны, вгляделся в кровавое месиво. Взгляд его помрачнел.
Надежды не было никакой.
Если бы по какой-то нелепой случайности сонная артерия осталась незадетой, если бы кто-то чуть раньше додумался перетянуть ему вены, если бы Жуга бежал чуть быстрее, если бы, если бы, если бы… Всех пальцев на руках не хватит сосчитать все «если». Смерть приближалась к Томасу быстро и неотвратимо, семимильными шагами, и ей не было совершенно никакого дела до всех людей, что встанут на её пути. Ничто человеческое не могло ему помочь.
Ничто.
Человеческое.
Жуга помедлил, собираясь с мыслями.
Он мог помочь кабатчику. Мог, но для этого пришлось бы вновь вернуть всё то, от чего он, казалось, навсегда избавился, вернуть свой дар, своё проклятие, всё, что вело его, тащило за уши по злым дорогам спятившей судьбы всего лишь год тому назад, и шрамы на теле, в душе и в сердце его ещё не успели зажить. Чем всё это могло обернуться теперь, травник мог лишь гадать, а выбор — его выбор лежал сейчас на полу, хрипел разодранным горлом, отсчитывая каплями кровавой клепсидры последние минуты бытия.
Травник закусил губу. «А так хотелось хоть немного пожить спокойно…»
Он уже знал, какое примет решение. В любом случае медлить было нельзя — гораздо проще исцелить ещё живого, чем оживлять потом умершего.
Жуга встал и быстрым взглядом окинул толпу.
— Ты, ты и ты, — окровавленным пальцем указал он на троих, стоявших впереди, — бегите на кухню. Несите воду, всю, которую найдёте. Быстро! — рявкнул он, заметив, что они не спешат подчиняться. Толпа встревоженно загудела, когда травник снова обернулся к ней. — Остальные — все вон!
Он помедлил и на краткий миг закрыл глаза, ощущая в пальцах колючий холодок серой магической мощи.
Смерть пришла и встала на пороге.
— Вон!!! — заорал он.
Толпа шарахнулась к выходу.
* * *В просторный зал корчмы под «Красным петухом» Жуга ворвался как ядро из катапульты. Взъерошенный, в разодранной рубахе, выпачканной кровью, он хлопнул дверью так, что с потолочных балок посыпалась сажа, и сразу же, без всяких слов направился к занавеске, за которой обычно сиживал хозяин. Один из вышибал метнулся, чтоб его остановить, ухватил за плечо. Затрещала рубаха. Жуга, не замедляя шага, потянул его руку на себя, слегка присел, толкнул ладонью в грудь, и вышибала с грохотом и треском растянулся на полу, сметая лавки и столы. Выражение его лица было самое, что ни на есть растерянное. Посетители заоборачивались, кто-то выругался.
Жуга прошёл через весь зал и остановился у стойки.
— Что за шум? — Вальтер возник на пороге, огляделся и только теперь заметил травника. — А, это ты… Что на этот раз?
— Всё то же, — травник навалился на стойку. — Поговорим, Вальтер?
Поверженный вышибала наконец-то выбрался из груды обломков и снова подскочил к Жуге. Занёс руку для удара.
— Фриц! — коротко и хлёстко бросил Вальтер. Громила вопрошающе глянул на хозяина. — Ты мне больше не нужен. Я тебя увольняю.
— Но…
— Расчёт получишь завтра. — Он повернулся к травнику, который за время всей этой сцены даже не дрогнул, и молча оглядел его с ног до головы. — А ты, я гляжу, не угомонился. Чего надо?
— Всё, что ты знаешь о собаках. Не притворяйся, будто ты здесь не при чём.
— А мне и не надо притворяться, — хмыкнул тот, — я ничего о них не знаю.
— Вальтер, не дури. Сегодня вечером задрали Томаса из «Двух башмаков». — Было видно, как Вальтер побледнел, несмотря на всю свою выдержку. Жуга подался вперёд, к кабатчику. — Он что-то знал. И ты знаешь, но молчишь.
— Я ничего не знаю.
— Врёшь!
— Убери руки!
Кабатчик ничего не успел предпринять. Стоявший у стойки худой парнишка в короткой синей куртке вдруг резко развернулся, в воздухе мелькнуло лезвие меча и вонзилось в стойку, туда, где лишь мгновение назад лежали руки травника. Жуга проворно отскочил, увернулся. Меч свистнул раз, другой, и противники замерли друг напротив друга.
— Ещё раз дёрнешься, гадёныш, и я тебя прибью. Ты понял?!
Травник поднял взгляд.
Перед ним была женщина. Рыжеволосая, поджарая, в мужской одежде, похожая на дикую растрёпанную кошку. Меч в её руках слегка подрагивал.
— Что там, Беата? — окликнул их кто-то из компании, сидевшей за крайним столом, у камина. Высокий мужчина поднялся и направился к ним. — Вот те раз! — он выпучил глаза, — да это же Лис!
— Знаешь его? — Беата бросила короткий взгляд на подошедшего, но меч не убрала.
— Чёртова задница, знаю ли я?! — возмутился тот. — Я ж те толкую — этот паря мне огниво продал! Ага. Да опусти железку, слышь-ка! Давай, Лис, подсаживайся к нам, не обидим.
Травник молча смотрел на Эриха, наряженного в новенький, расшитый серебром по красному полукафтан. У пояса, набитого в три ряда большими медными бляшками, висели сабля и туго набитый кошель. Дружки солдата — трое у камина, забеспокоились, один из них встал и двинулся к стойке. Этот был длинноволос, ростом чуть пониже Эриха и одет во всё серое. Его узкое, породистое лицо немного портили на удивление густые брови. У пояса его был меч, голенище высокого сапога для верховой езды оттопыривала рукоять кинжала. Левый глаз его едва заметно дёргался.
