Анатолий Азольский - Клетка
Около букинистического магазина на Арбате встретился старичок, пропивавший свою библиотеку, все купленное у него Иван прочитывал и передавал Климу, с журналами получилось еще лучше: Кашпарявичус будто бы для Академии наук Литовской ССР стал заказывать текущие публикации, однажды Иван осмелился и попросил американский журнал «Природа». Литовец окрысился: «Шпионов не обслуживаю!», повыкобенивался еще с месяц и дал Ивану не только «Природу» за полгода, но и «Вестник Королевского колледжа», пришлось срочно учить английский. Несколько раз посылали Ивана в Вильнюс; он забрал деньги в лесу, мелкими порциями разложил их по сберкассам, купил Климу микроскоп и бинокулярную лупу, в Мытищах же присмотрел работу, о которой даже не мечталось: квасной заводик, заодно выпускавший лимонад и яблочные напитки, мухи дрозофилы здесь водились во множестве, не столь плодовитые, но определенно полезные, и жилище наклевывалось, Иван познакомился в пивной с женщиной странной внешности и странного поведения, она входила в пивную, где всегда мужики, как в женскую баню, брала без очереди три кружки пива и жахала их одну за другой, без передыху; Иван догнал ее как-то на улице после пивной, заговорил, сказал, что кое-что слышал о ней (та вернулась из ссылки, все зубы стальные, папироса покидала рот только в те полторы минуты, когда пиво вливалось в ненасытное горло), предложил выгодную сделку: сто рублей за каждую выловленную сотню мух, сачок за его счет, восемьсот за комнату в ее доме, что будет снята месяца на три. Тыча ему в нос давно погасшей «беломориной», баба наотрез отказалась ловить мушек, потому что - уж она знает! - Лубянка тут же обвинит ее и постояльцев, припишет попытку заражения через мух всей области, - и опешивший Иван попятился, шепча проклятия, ругая себя: зря мелочился, надо снимать квартиру целиком, много же в Москве бронированного жилья. Мытищинский конфуз не забывался, в двух километрах от Филей Иван обнаружил в Кунцеве фабрику безалкогольных напитков, отсюда по утрам полуторки увозили подцепленные квасные бочки, а в кузовах - ящики с лимонадом, охрана никого не выпускала с бидончиками, спирт воровали здесь нагло, Иван свободно прошел на территорию фабрички, потом привел и Клима. Над бродильными чанами, в цехе разлива - мириады мух. Клим мастерски взмахнул рукой, поймал крошечное насекомое, двумя парами очков рассмотрел мушку; с еще большим вниманием уставился на иссушенных, дохлых особей, нашедших меж окон застекленную могилу. В подвал пришли с ценной добычей. Клим на долгие месяцы погрузился в изучение «кунцевской» расы мушек, журналы, советские и закордонные, читать отказался, с раздражением заявил Ивану, что не желает впускать в себя чужое сумасбродство, нельзя чистую дистиллированную воду загрязнять искусственными примесями, естественными - пожалуйста, но не стоками ядовитых производств. «Старье!» - отшвырнул он американскую «Науку». Иван читал все подряд, порой мысль его пробуждалась от пустяковой фразы, иногда - такое бывало по утрам - вспоминался читанный перед сном абзац и переосмысливался. Журналы писали о кибернетике, возникла теория информации; мотаясь на грузовичке по Подмосковью, Иван давал волю детскому воображению, тому сумбуру и брожению чувств, что испытал он когда-то в Ленинграде, когда, полапав Наташку, с изумлением рассматривал простейшие геометрические фигуры: в прямой линии - обратное отражение параллельной ей линии, круг вмещает в себя множество вписанных треугольников, но наибольшей емкостью обладает математическая точка… От таких забав кружилась голова, восхитительное чувство оторванности от земли сжимало сердце, оно колотилось в как бы парящем восторге… Счастливые были месяцы, легкие, свободные, богатые, текло бытие, ценное уже тем, что в нем жилось и думалось без разрешения и соизволения Лубянки, наперекор всем властям. Кашпарявичус договорился с московским главком и гнал в Литву порошки-красители, снабжал местную промышленность еще каким-то продуктом, щедро делился с Иваном, отдал ему списанный «опель». О Климе он не знал ничего, ровным счетом ничего, Иван уберегал брата. Удалось найти даже не квартиру, а целый дом: хозяин отдавал его на зиму с единственным условием - топить промерзающие хоромы ежедневно.
До переезда еще месяца полтора, а уже чудились вечера у печки, близ огня, куда, случись что, полетят разные «Труды» и «Вестники» на английском языке; судьбу их не разделят только что вышедшие «Факторы эволюции» Шмальгаузена, книга чрезвычайно полезная, очень нужная Климу, у Ивана дрожали руки, когда он покупал ее и прятал за пазуху. Прыгнул в троллейбус и скорей, скорее в подвал, был второй час пополудни, Клим уже выспался после ночного дежурства, ждет его, о «Факторах» он уши прожужжал Ивану. Дом показался (на фронтоне кирпичами выведен год постройки - 1934), ничего подозрительного во дворе нет, подъезд, двенадцать ступенек лестницы вниз - и в нос ударил тревожный запах, предупреждение об опасности, из-за двери подвала, где Клим, струился аромат, испарения хорошо промытой и надушенной женской кожи, во всем подъезде - уже казалось Ивану - колыхалось густое облако парфюмерии заграничного производства, дыхание спирало от предстоящей встречи с женщиной, которая остается недоступной даже при раздевании. Минской девушкой пахло, французскими духами! И плававший в обольстительном море Клим оторопело смотрел на ворвавшегося Ивана, виновато опустил голову, стыдясь чего-то, даже не глянул на «Факторы», а мог видеть выдернутую книгу, мог! Молчал, когда Иван медоточивым голосом стал расспрашивать: что случилось, где? Пальцем поднял голову брата, потом сдавил рукой горло его: «Ну?» Язык Клима заплетался, брат норовил встать и уйти, чем-то напоминая курицу, уводящую лису подальше от цыплят. «Кто был здесь - скажешь, придурок?» Заговорил наконец внятно, и чем дольше говорил, тем спокойнее становилось Ивану: кажется, пронесло! Да, брат нарвался на красивую бабу, но она всего лишь - воровка, не ефрейтор госбезопасности в юбке, беду она не накличет, если правильно обдумать происшедшее. «В магазин ступай! Карточки за прошлый месяц еще не отоварены!» Ушел братец чуть ли не обиженный, едва не хныча, баб не знает, потому и попался на удочку блатной красотки, претворившей в быль одну из тех легенд, что гуляли по Москве. Еще в прошлом году прокатился слух о лейтенанте, который завалился в ювелирный магазин с редкой драгоценностью, предложил оценить и купить диадему с семью бриллиантами; сто тысяч давал магазин, больше не имел права, что лейтенанта не устроило, поскакал он в другой магазин, потом в третий, по дурости не зная, что у оценщиков есть, кроме инструкции, описание гуляющих по разоренной Европе драгоценностей. Следователь, выражая мнение обывателей, сказал ему якобы: дурак ты, парень, разломал бы диадему на семь частей и продал каждую за сто тысяч! Более прозаически звучала история о том, как заработал свой миллион бравый красноармеец, почти персонаж народного сказания: дошедший до Берлина освободитель не польстился «телефункеном» и отрезом на костюм, а скромно притаранил в родной Серпухов 1 (один) миллион швейных иголок, по рублю штука, - и деньги в кармане. О милости к падшим взывала молва, повествуя о студентке Института международных отношений; бедная девушка из пролетарской семьи насмотрелась на подруг, дочерей разных наркомов, и, решив одеться не хуже их, с вечера спряталась в ЦУМе, ночью сбросила с себя все нищенское, выбрала наилучшее и дорогое, но не учла: каждое платьице, каждая пара туфелек, шубки и прочее утром пересчитываются, и продавщицы забили тревогу, универмаг не открыли, произвели обыск - и разодетую в пух и прах студенточку нашли; счастливая концовка так и напрашивалась, и молва утверждала, что до суда дело не дошло: институтский начальник пролил слезу умиления, богатые студенты сбросились, оплатили уворованное, и студентка, одетая теперь не хуже своих именитых товарок, гордо ходит на лекции.
