Вера Чиркова - Портрет прекрасной принцессы
Почудилось мне или на лице Рамма, за которым я наблюдал сквозь полуопущенные ресницы, действительно мелькнуло чувство стыда?
Не важно. Зато через несколько минут откуда-то пришел кузнец, больше никем такие здоровяки с черными от копоти пальцами не бывают, и тоже начал ругаться. Потому что снять ножные браслеты, не повредив вздувшуюся вокруг кожу, он не мог. Они со знахаркой спешно посовещались и наконец решили, как будут действовать.
Мне влили в рот полкружки какого-то зелья, и вскоре я почувствовал, как отступает боль и становятся безразличны все беды на свете.
— Готов, — безапелляционно объявила толстуха, ущипнув меня за щеку и не получив в ответ ни вскрика, ни возмущенного взгляда.
Кузнец, только этого знака и ждавший, уцепил огромными ручищами не менее огромные щипцы и, негромко переругиваясь с бабищей, принялся за работу.
Не могу сказать, что я ничего не чувствовал, но терпеть было можно. До тех пор, пока по ноге не потекло что-то горячее и в ступню не хлынула невыносимо острая боль.
Вот тут я невольно застонал, а когда боль резко усилилась, вообще потерял сознание.
Очнулся уже под утро и обнаружил, что лежу на топчане в какой-то каморке, рядом на столике коптит каганец, а напротив, на таком же топчане, мирно сопит толстуха. Впрочем, спала она очень чутко, едва я заворочался, пытаясь рассмотреть, что там с моей ногой, распахнула неожиданно яркие синие глаза и, потирая их кулаками, опустила ноги на пол.
— Как себя чувствуешь? — Ее голос сейчас был мягким и теплым.
— Не знаю, — сказал я правду, — а что с ногой?
— Цела твоя нога. Только вот бегать не скоро сможешь, так что и не пытайся.
— Да и не собирался я бегать. — Наверное, ухмылка получилась слишком горькой, раз на пухлом лице появилось сочувствие.
— А с руками-то что? — задумчиво спросила знахарка чуть погодя, мешая в деревянной мисочке какие-то душистые снадобья.
— Снег копал, — буркнул я уклончиво: пока мне неясны причины, побудившие Рамма поступить именно так, не стоит вдаваться в излишние подробности.
— А рукавицы надеть не догадался?
— Не догадался, — покладисто вздохнул я в ответ, когда там было догадываться?
Да и все равно никаких рукавиц в тот момент у меня не было.
— Вот, выпей, — знахарка сунула руку мне под голову и, приподняв ее повыше, вылила в рот густоватое и горьковатое снадобье, — а не ел-то отчего?
— Ходить не могу… зачем есть, — туманно пояснил я, но она поняла все правильно.
— На рассвете Тул тебя отнесет, куда нужно, а пока поспи. В этом снадобье весенние соки живоцвета да березы, а еще пчелиное молочко и горный орех. Жар скинет и силы придаст. А к отъезду сварю похлебку, покормлю и с собой дам, не вздумай отказаться!
— Спасибо, — искренне улыбаюсь знахарке, — а как тебя звать-то?
— Уной зови, — внезапно расстроилась она и, помолчав, невпопад поинтересовалась: — А ты хоть знаешь, в чем тебя лорд обвиняет?
— Нет, — не сумел соврать я, — но это ведь не важно?
— В жизни все важно, — философски заявила Уна, собирая свои плошки в берестяной ларец, — особенно когда с богатыми дело имеешь. Им бедняка растоптать ничего не стоит, пройдут и не вспомнят и никогда не задумаются, а вдруг его душа в сто раз чище и светлей, чем у них. Ну спи, не унывай, может, добрые духи и помогут.
Особой надежды на добрых духов я не питал, но вот насчет оценки странных поступков Рамма пока еще сомневался. Очень уж обидно думать, что два года назад спас подлеца.
Утро наступило как-то очень скоро, казалось, вот только я задремал, а в дверцу каморки уже протиснулась громадная фигура кузнеца. Оказалось, он и есть обещанный мне Тул, а по совместительству законный супруг Уны. Не знаю, чего уж там наговорила ему грозная знахарка, но обращался кузнец со мной, как с приехавшим в гости долгожданным родичем. И это невольно подняло мне настроение и добавило оптимизма. Пусть не самым удачным образом пока идут мои дела, но встреча с этими милыми великанами, словно лучик света, дает надежду на перемены к лучшему.
На телегу меня тоже укладывал кузнец, и Уна, уже скормившая мне чашку густой похлебки с сушеными грибами и какими-то кореньями, бдительно наблюдала за этим процессом. Появившийся в моем углу пышный клок соломы, накрытый рядном, явно тоже ее рук дело, а растоптанный опорок, который она выдала мне в дополнение к моим собственным сапогам, обнаружившимся в изголовье, растрогал до слез.
— Прощай, удачи тебе, — шепнула травница, осеняя меня защитным знаком, и я молча кивнул в ответ.
Не хочется говорить ей «прощай», потому что я очень надеюсь когда-нибудь еще сюда вернуться. Но пока вообще не хочу ничего больше говорить, пусть спутники решат, что на меня такая болезнь напала. Тем более что я и вчера не произнес ни слова.
К обеду мы добрались до полноводной речки, и по подслушанным разговорам я понял, что это уже граница со Шладберном. Это известие меня и обрадовало, и встревожило: самая северная страна нашего континента одновременно и самая загадочная, и самая обособленная. И попасть туда совсем не просто. Особенно магам, которых в Шладберне считают большим злом. Не без оснований считают, двести лет назад северные страны сполна ощутили на себе маниакальную жестокость мага, захватившего власть в ковене. И желавшего собрать под своей левой пяткой все государства континента. Абсолютно идиотское намерение, но донести это до лучшего боевого мага ковена его бывшим друзьям и коллегам удалось в тот раз далеко не с первой попытки.
Северяне тогда защищали свои страны и свою веру в добрых духов с достойными уважения упорством и доблестью, а когда ковен обуздал узурпатора, великий герцог Шладбернский издал указ, повелевавший всем магам и колдунам в недельный срок покинуть страну. Что стало с теми, кто отказался выполнить этот приказ, доподлинно не известно никому.
Пока я рассматривал бревенчатый причал и гуляющих по нему солдат точно в такой же форме, как наши сопровождающие, Рамм спешился и важно протопал в каменную пограничную башню. Видимо, все необходимые разрешения оказались у лорда в порядке, потому как не успел он еще выйти оттуда, а над башней уже взвились разноцветные вымпелы. Неизвестно, что они означали, ковен так и не разгадал эту тайну. Хотя многие маги считали, что язык цветных флажков как-то зависит от времени года, погоды и еще кучи различных обстоятельств.
Вскоре стало понятно, что на той стороне мелькание флажков заметили и поняли, так как широкий плот, огороженный по периметру бортиками, неспешно двинулся в нашу сторону. Я попытался разглядеть, что именно его движет, так как ни шестов, ни весел не заметил, но тут засуетился молчаливый хуторянин, хозяин доставившей нас телеги.
