Шестое действие - Резанова Наталья Владимировна

– …чтобы привлечь как можно больше верующих и расходы окупить, – пробормотала Анкрен.

Китцеринг поморщился. Сказанное подразумевалось, но произносить этого вслух не следовало.

– А вы можете сказать, какое дело привело вас в Эрденон? – спросил он Мерсера.

– Пока нет, но у меня есть основания считать, что преступление, которое мы расследуем, связано с событиями гражданской войны, а может, и еще более ранними.

Об этом Мерсер еще не говорил своей спутнице, но она ничем не выдала удивления. Возможно, она и не была удивлена – Мерсер и прежде замечал, что Анкрен мыслит с ним сходно.

– Речь идет о событиях в Эрденоне?

– Вполне вероятно.

– Странно. Я согласен, что в те времена в нашем несчастном городе, как и во всей провинции, совершалась целая череда чудовищных преступлений, но мне трудно связать их с днем нынешним, когда все раны, слава богу, затянулись. Неужто кто-то выжидал, пока не сменятся поколения?

– Вот именно. Поколения сменились, живых участников событий почти не осталось. Поэтому я и говорю с вами – вы все же коренной житель Эрденона, слышали рассказы отца, читали документы…

– Лучше б не читал. Одни постановления Сверре Дагнальда чего стоят. И подумать только, именно эта часть архивов не погибла в огне! Тогда представителей старейших цехов – от простых ремесленников до старшин, воспротивившихся кабальным поборам, – велено было топить в озере Бирена, чтобы не тратить на них дерево для виселиц! Потому что виселиц на всех не хватало! И ведь вывозили на середину озера и топили…

– Это Сверре Дагнальд, насколько я помню, устроил посмертное глумление над телом Альдрика Эрденонского?

– Нет, генеральный судья, Вирс-Вердер. Он был следующим за Дагнальдом герцогом… или самозванцем, теперь уж не понять. Дикость, совершенная дикость. А считаем себя древней и цивилизованной нацией.

– Не стоит так сокрушаться. В других государствах в те же времена дела обстояли не лучше, а, пожалуй, гораздо хуже. Французы священную особу монарха по всему королевству гоняли, как зайца. У англичан и того ужаснее – короля злодейски лишили жизни, и не ядом и кинжалом, а всенародно, на плахе, по приговору суда! О кровопролитии в германских землях вообще лучше не вспоминать.

– А вы что молчите, сударыня? – спросил Китцеринг. Очевидно, он жаждал утешения также и с этой стороны.

– Мне все равно. Меня мало волнует то, что происходило до моего рождения, да еще в европейских странах.

– Вы говорите так, будто родом невесть откуда, – оскорбленно заявил Китцеринг.

– Совершенно справедливо. Я из Дальних Колоний. Из самых что ни на есть дальних.

Это может быть как правдой, так и ложью, философски отметил про себя Мерсер. Роберта же не предупреждали, что не следует спрашивать о прошлом.

– Кстати, я вспомнил еще одну новость… забавную… и, возможно, имеющую касательство к истории преступлений, только не уголовных. Эрденон почтила своим вниманием Мария Омаль. И не просто посетила нас, а намерена здесь поселиться.

– Вот как?

– Очевидно, для имперской столицы ее прелести уже устарели, но в столице провинции она еще пользуется успехом. Она купила Обезьяний дом – это старинный особняк, принадлежавший фаворитке одного из последних Йосселингов, и едва ли не единственное строение с довоенных времен вблизи площади Розы. Такая блистательная наглость вкупе с уважением традиций многих здесь восхитила. Ей не постеснялись нанести визиты самые чванливые господа – об офицерах местного гарнизона, литераторах и модных проповедниках и говорить нечего…

– Мария Омаль, – задумчиво сказал Мерсер. – Конечно, я знаю о ней, даже мельком видел в Тримейне, правда, представлен не был. А ведь она наверняка прекрасно осведомлена о некоторых событиях прошлого и настоящего…

– Тут я ничем помочь не могу. К ней в дом я не вхож – недостаточно богат, или знатен, или образован…

– Я тоже. Неважно. Сошлюсь на рекомендацию нашего общего знакомого.

– Кого же?

– Капитана Бергамина. Он посещал ее салон в Тримейне, даже вывел в одном из своих романов, причем в самом лестном свете – волшебница Риккиарда в «Зачарованном замке», помните?

– Я не читаю романов. Но о Бергамине мне сразу следовало вспомнить. Он был у нас в этом году по пути из Тримейна, перед тем как вернуться к себе в Открытые Земли. Просил у генерал-губернатора субсидий на постановку своей новой трагедии.

– И получил?

– Нет. Его превосходительство поощряет служителей муз, но пьесы Бергамина ему не нравятся. «Чем меньше вы будете отвлекаться на сочинение трагедий, – сказал он капитану, – тем больше напишете романов и доставите нам удовольствия». И Бергамин удалился с унылым видом; впрочем, у него всегда унылый вид.

– Итак, наша беседа оказалась плодотворной, я благодарен за нее не менее, чем за обед.

– Всегда к вашим услугам. А если вы, сударыня, как и мой дорогой друг Мерсер, намереваетесь вести светскую жизнь, то вам не мешало бы обновить гардероб. Для Дальних Колоний… самых дальних… это платье, может быть, и подходит. Но никак не для столицы провинции.

… – Ну вот, а ты не верил, что мне приходится тратиться на наряды, – сказала Анкрен, когда они поднялись к себе.

– Зачем было задевать Китцеринга? Ты не дитя малое, которое надо учить, как себя вести.

– Что делать? Порядочных людей мой Дар пугает, вот я и привыкла общаться с непорядочными.

– Камень в мой огород?

– Мы оба сидим в этом огороде. Кто такие Мария Омаль и Бергамин?

– Мария Омаль – куртизанка, из тех, кого посещает лучшее общество, иногда просто для приятной беседы, – тем более что эта дама весьма не юных лет. А Бергамин – писатель. Его книга лежит у меня в багаже, ты, должно быть, видела.

– Так дай почитать. А то я, при своей жизни, не помню, когда в последний раз книгу в руках держала.

– Хорошенькое дело! Я буду голову себе ломать, кто на нас охотится, а ты романы почитывать?

– Точно. Думать ты у нас мастер. Вот если надо что-то сделать – тогда зови меня.

– Не язви понапрасну, я не Китцеринг. А книгу можешь взять.

Он вытащил томик из сумки и протянул Анкрен.

– Спасибо, и бог тебе в помощь с этой дамой. Хотя я не уверена, что ты взял верный след.

– А у тебя есть другие соображения?

– Не знаю. Я должна осмотреться. Понимаешь, из тех людей, с кем я вела дела, только Прокоп и Мозер знали обо мне правду… часть правды. Если наш убийца где-то поблизости, Вендель должен был искать человека, который вывел его на посредников, в Эрденоне. Попробую поискать в этом направлении.

– Не стану спорить. Только будь осторожна. Кстати, этот дом удобен тем, что, помимо черного хода, есть и комната с выходом на улицу. Ты сможешь уходить и приходить, не беспокоя хозяина…

– …которому я так не понравилась. Но у меня есть предчувствие, что понравиться ему было бы хуже.

– Оставим это. И лучше бы тебе в самом деле подождать, пока я раскрою тайну.

– Тайну… Это ты мыслишь широко, а я не умею. Я знаю только, что меня обманули и пытались убить; что убили тех, кого я хорошо знала, и еще не все за это ответили. А тебе – тайны. Гражданская война, аристократы, куртизанки, рыцари, сектанты всяческие, прах их побери… Никогда не связывалась с сектантами. Мне хватит забот и с господствующей Церковью.

– Между прочим, в Аллеве тебя нынче считают ангелисткой. Я там побеседовал со служанкой в «Полумесяце».

– С Тильдой? Помню ее. Хорошенькая такая, вострая. Ты был бы дураком, если б, помимо разгадывания тайн, не переспал с ней.

– Так я не дурак.

– А про себя ты ей что наплел?

– Будто бы я там по делу о наследстве.

– И девушка небось ждет не дождется, когда ты приедешь наследство получать, и сохнет…

– Хватит шуток на сегодня. В самом деле.

– Тогда – доброй ночи.

Но спал он плохо.

10. Куртизанки, рыцари, сектанты

Мария Омаль была в своем роде достопримечательностью империи – продажная женщина, добившаяся высокого положения в свете, при этом никогда не была фавориткой правителя, грехи которой не принимаются обществом в счет, а нравы в Тримейне и Эрде были суровей, чем в Париже или Венеции. Недоброжелатели заявляли, что в настоящее время уважение к ней покоится на почтении к ее преклонному возрасту, и были не правы. Все были согласны, что Марии перевалило за сорок, но как давно это случилось, никто не мог утверждать с уверенностью. Никто также ничего не мог сказать о ее происхождении, хотя имя Омаль, безусловно, было вымышленным.