Дело об исчезновении графа де Бриенна (СИ) - Куницына Лариса

Де Дре сидел, взвешивая в руке так приятно звякнувший мешочек. Теперь, когда он уже держал его в руках, чувствуя тяжесть золотых монет, от которой по всему телу растекалось приятное тепло, вернуть его и сказать «нет» было уже совершенно невозможно.

— Только ради нашей старой дружбы, Теодор, — улыбнулся он. — И скажи господину маркизу, что я всегда к его услугам.

— Отдай мне его перстни, — проговорил Шарбо, протянув ему ладонь.

— Да зачем они ему… — заканючил барон, сжав в кулак руку, на которой поблескивал сапфир.

— Ему они действительно ни к чему, — пожал плечами тот. — Но маркиз хочет получить их. Может, ему нужны трофеи, а, может, понравились камни. Я не знаю. Он велел привезти их вместе с парнем. Остальное можешь оставить себе.

— Скажи, что у меня их нет, — попросил де Дре, заглядывая ему в глаза, но Теодор покачал головой.

— Они у тебя, и я это знаю. Ты всё равно не сможешь их носить. Даже если ты сменишь оправу у этого сапфира, такой оттенок встречается слишком редко, да и огранка необычная. Печатка тебе ни к чему, на ней чужой герб, и если её у тебя найдут, это будет равносильно признанию в том, что это ты убил друга короля. А кольцо с рубином… Зачем оно тебе? Рубин чистый, но небольшой, перстень брачный, значит внутри ободка выгравировано имя его жены, а копия, размером поменьше останется у его вдовы, и сыщики, которые приедут его искать, будут знать об этих драгоценностях. Кошелёк с золотом и камзол можешь оставить себе, — он посмотрел на ноги барона. — Сапоги тоже. И лошадь. Это всё ему больше не пригодится.

Барон посмотрел на него с мрачным укором.

— Не так уж много денег в его кошельке, да и лошадь — битюг битюгом.

— Тем лучше. Никто не заподозрит, что ты украл её у агента тайной полиции короля.

Нехотя де Дре стащил с пальца перстень с сапфиром, а потом поплёлся в спальню, где в заветном ларчике спрятал гербовую печатку и искристый рубин в витой оправе, на внутреннем ободе которого действительно поблёскивало выгравированное имя «Мадлен».

— Да, и не забудь его оружие и подсумок! — крикнул ему вслед Шарбо. — Не вздумай подсунуть другие, я помню, как они выглядят, и к тому же они наверняка украшены гербом, — и проворчал про себя: — Эти аристократы вечно лепят его везде, куда только можно…

Марк устал. Он уже не чувствовал ног, замёрзших в ледяной воде. От голода его охватила слабость. И хуже того, он не мог здесь заснуть, потому что тут же начинал соскальзывать вниз, в холодную тёмную жижу. В голове у него клубился туман, темнота заполнила собой всё вокруг, и иногда в этой мгле он видел выступающие из неё мертвые тела с разорванными шеями, отрубленными пальцами и раскрытыми в немом крике ртами. А потом откуда-то из глубины колодца слышалось грозное рычание зверя, и он просыпался в ужасе, с трудом удерживая равновесие и цепляясь пальцами за скользкую стену. Это борьба за жизнь без какой-либо надежды на спасение измотала его, но он всё ещё не желал сдаваться, всеми силами удерживая себя над водой, а своё сознание в зыбком состоянии между бодрствованием и забытьём.

Шум наверху и скрип решётки в очередной раз вырвали его из тягостного полусна. Открыв глаза, он увидел на фоне синего неба, как оттуда опускается вниз длинная лестница. У него не было сил ни сопротивляться, ни защищаться, и его вытащили из колодца, как тряпичную куклу, снова связали руки и ноги и, надев на голову мешок, перекинули через седло.

С какой-то бесчувственной апатией он слышал, как кони снова миновали ворота и подвесной мост замка, потом к ним присоединились другие всадники и отряд помчался куда-то по лесной дороге. Сколько ему пришлось трястись так, он толком не помнил, но в какой-то момент конь остановился, его сняли с седла, поставили на землю и перерезали путы. Он сам сорвал со своей головы мешок и осмотрелся по сторонам.

Он стоял на берегу реки, серебрящейся от льющегося с неба синего света поздней долгой ночи. Чуть дальше виднелись тёмные купы деревьев, а перед ним застыли полукругом всадники на высоких конях, и блики огня играли на их отполированных нагрудниках. Пламя факелов показалось ему слишком ярким после темноты, в которой он провёл столько времени. Он невольно прикрыл глаза рукой, но успел заметить, что один из всадников, подъехал к нему ближе других, и это был не барон де Дре.

— Кто вы такие, чёрт возьми? — спросил он, чувствуя, как предательски дрожат от напряжения его колени.

Он с трудом удерживался на ногах, хотя больше всего ему сейчас хотелось опуститься на густую мягкую траву и заснуть.

— Всего лишь Шарбо, — услышал он знакомый голос, в котором прозвучала насмешка. — Простите, что прервали ваш отдых, а так же за не слишком удобный способ, каким мы доставили вас в это пустынное место.

— Что вам нужно? — Марк выпрямился и опустил руку, пытаясь разглядеть лицо Теодора.

— Ничего.

К его ногам упал объёмистый мягкий мешок.

— Что это? — спросил Марк.

— Новая одежда, — ответил Теодор. — Не могу же я оставить здесь столь знатную особу в грязном и мокром тряпье. Там есть деньги и немного еды. Пьеро!

Один из всадников спешился и, подойдя к барону, положил рядом с мешком на траву его меч на перевязи, стилет с поясом и подсумок.

— Простите, ваша светлость, — продолжал Шарбо, — не могу предложить вам ванну, но река в полном вашем распоряжении. Постарайтесь не утонуть. Мы оставим вам коня, его зовут Гром, проявите к нему заботу и он ответит вам тем же. И мой совет, после того, как будете готовы двинуться в путь, поезжайте вдоль реки, — он махнул рукой, указывая направление, — и вскоре доберётесь до селения, где вас приютят до утра. Надеюсь вскоре увидеть вас в Лианкуре.

И развернув коня, он поскакал прочь, а за ним унеслись в темноту и его молчаливые всадники. Марк устало смотрел им вслед и, когда стук копыт стих вдалеке, наконец, упал на траву и закрыл глаза.

2

Военная судьба приучила его спать в любых условиях, и тёплая ночь, мягкая густая трава и тихий плеск воды были далеко не худшими условиями, чтоб выспаться. Он даже не задумывался, сколько проспал, но когда открыл глаза, увидел над собой огромное прозрачно-синее небо, с которого струился мягкий свет, лежавший голубым сиянием на кронах деревьев, на мягких зарослях высокой травы, по которой пробегал ветер, на серебрящейся ряби на поверхности реки и на дальнем берегу, тоже поросшем лесом. После крепкого сна он чувствовал себя лучше, но ему отчаянно хотелось есть. Он подтащил к себе мешок и, развязав стягивающий его шнурок, сунул руку внутрь. Его пальцы наткнулись на мягкий бархат, что его немало удивило. Вытащив из мешка камзол, отделанный златотканой узорчатой каймой и такие же штаны, он покачал головой.

— Старик не поскупился… Хотя, может, у него и нет ничего, кроме парчи и бархата?

Вытряхнув из мешка его содержимое, он отыскал, наконец, ещё один полотняный мешок, в нём, завёрнутые в чистый белый холст, были припасены свежий пшеничный хлеб, кусок копчёного мяса и фляга обтянутая кожей, в которой оказалось весьма недурное вино. Еды было немного, но вполне достаточно, чтоб поддержать силы.

Поев, он, наконец, нашёл в себе силы подняться, стащил с себя грязное, всё ещё сырое тряпьё и пошёл к реке. Ночь была тёплой, и вода приятно ласкала кожу, он немного поплавал, потом зачерпнул у берега горсть глиняной жижи, чтоб промыть волосы и оттереть ею тело, как ему часто приходилось делать в военном походе, где о мыле и ванне приходилось только мечтать.

Выбравшись на берег, он снова лёг на траву, задумчиво глядя в постепенно светлеющее небо. До светлого утра ещё было очень далеко, но он знал, что оно всё равно наступит, и он сможет увидеть его. Он снова выжил, несмотря на отчаянные обстоятельства. Боги по-прежнему хранили его, и даже вечно недовольный им маркиз де Лианкур в этот раз поспешил направить ему на помощь своего подручного. «Нужно будет поблагодарить старика, даже если он сделал это, исключительно руководствуясь волей короля, изложенной в приказе», — подумал Марк и снова невольно вспомнил Робера, лежавшего когда-то у его ног. Как странно развернула всё судьба, его спас старик, последнего сына и наследника которого он так безжалостно убил.