Кирилл Шатилов - Торлон
Орелия с волнением пробежала взглядом по знакомым узорам, какими обычно украшают стены в богатых домах эделей, по вырезанным из дерева изображениям зверей — покровителей дней рождений домочадцев, но гирляндам засушенных растений, хранимых на случай болезней, и остановилась на вопросительной физиономии Ривалина.
— Увидели?
— Да вроде ничего особенного…
— Вы меня разочаровываете, моя дорогая. Вы ведь учились в Обители Матерей. Вспомните, кто считается олицетворением Квалу на земле.
— Сова.
— Там есть сова?
Орелия снова перевела взгляд на стену. Сов было целых три. Выполненные умелой рукой, они являли собой весьма выразительных представителей пернатой братии. Особенно выделялась одна, самая крупная, нахохлившаяся и, казалось, вот-вот готовая повернуть круглую голову. Выпученные глаза совы смотрели прямо на Орелию. Еще мгновение, и птица крикнет…
— Никого не напоминает? — раздались над ухом тихие слова Ривалина.
Короткий, загнутый вниз клюв на приплюснутой мордочке, пышное, бесформенное тельце на кривеньких лапках, удивленный взгляд, темные синяки под вытаращенными глазами…
— Йедда, мать Кадмона!
— Не так громко, миси Орелия. Хотя вы совершенно правы. Наконец-то вы стали видеть суть вещей. Надеюсь, это только начало.
— Но послушайте, какая между ними связь?
— Самая прямая. Посланцы Квалу — это сторонники Йедды. Вернее, таких, как Йедда. Если вы дадите себе труд задуматься, то наверняка сможете вспомнить еще несколько знакомых, наделенных теми же легкоузнаваемыми чертами.
На ум пришли две старенькие настоятельницы из Айтен’гарда, чужие друг другу, но производившие впечатление родных сестер. Ривалин прав: Йедда рядом с ними показалась бы любимой племянницей. Состарившись, она определенно будет точной их копией.
— Вы хотите сказать, что они все — родственники?
— И нет и да. Я считаю, что на самом деле они гораздо ближе друг к другу, чем шеважа, которых изначально объединял только цвет волос. Ведь когда-то они были частью нас, говорили на нашем языке, сражались с общими врагами плечом к плечу с вабонами. В один прекрасный день шеважа были грубо вытолкнуты из наших рядов, уединились в лесах и замкнулись в себе. Таких же, как она, никто и никогда не выталкивал. И теперь уже вряд ли вытолкнет. Хотя стоило бы заняться именно этим, а не гоняться по Пограничью за одичавшими изгоями, поступками которых, как это жутко ни прозвучит, также управляют посланцы Квалу. Смотрите на меня каким угодно взглядом, моя дорогая. Мне не привыкать. Да, я вас не вижу, но прекрасно чувствую, о чем вы думаете. Однако дело все в том, что «посланцами Квалу» я называю вовсе не какую-то определенную семью предателей или хитростью проникший в наши ряды чужой народ. Это не народ, — ткнул Ривалин в застывшую на стене сову-Йедду. — Это — болезнь. Порок, передающийся по материнской линии. Именно поэтому он проникает всюду и разрушает изнутри. Вам доводилось видеть главного писаря Скелли, который сейчас занят как раз тем, что готовит письменные доказательства их превосходства? Нет? Тогда посмотрите еще раз на нашего радушного хозяина Кадмона и представьте, каким он будет зим эдак через пятьдесят. Теперь вы понимаете меня?
Орелия забрала из чаши последний орех. От захлестнувших ее новостей кружилась голова. Хотелось на воздух. К тому же на помост, которым служил большой обеденный стол, взобрались приглашенные ради такого случая музыканты — струнодеры, стукачи да подпевалы, — и гости один за другим стали пускаться в пляс. Слуги пооткрывали окна, однако дышать приходилось затхлым воздухом поедаемой снеди и разгоряченных тел. Эфен’мот был в самом разгаре.
— Что мне делать, вита Ривалин? Я никогда ничего не боялась в жизни. Но сейчас мне страшно…
— Страх — не совсем то, что я хотел бы в вас зародить. Нельзя бояться. Наш страх питает Квалу и ее посланцев. Мы должны быть выше страха. С нами наши герои. Они всегда были с нами и указывали нам путь. Тот же Дули вовсе не спасался бегством от шеважа, когда отправился на Мертвое болото, как нам всем рассказывали в детстве. А Адан отнюдь не сгинул в бурунах Бехемы, когда решил переправиться на другой берег.
— Нет? Но тогда…
— Сам Ворден узнал правду незадолго до своей гибели. Так что тебе тем более простительно многого не знать. Но если ты будешь разговаривать с теми, кто не боится думать, и будешь думать сама, тебе постепенно откроется много замечательного. Кому выгодно внушать простым вабонам — которые, кстати, если ты еще не забыла, зовутся полностью михт’вабоны, — так вот, кому выгодно внушать нам, что Бехема непреодолима, что вокруг нас нет никого, кроме наших заклятых врагов — шеважа, что мы зажаты между Бехемой и Пограничьем, точнее, Мертвым болотом на веки вечные? Дули в какой-то момент осознал, что его роду грозит вырождение, и решил спасать свое семя, покинув замок, где остались обе его жены, и отправившись на дальний край Пограничья.
— Вы сказали «обе жены» специально? — переспросила Орелия. — Все знают про одну — Рианнон.
— Вторая жена тоже известна. Правда, как его сестра.
— Лиадран?!
— Могу поклясться, что одна из них была похожа на уже знакомую тебе сову. Хотя и не скажу, какая именно. Если верно, что от брака Дули и Рианнон берет начало род Ракли, Хейзита и ваш, то ответ очевиден. Дули же ничего этого знать наверняка не мог, а потому оставил обеих.
— И погиб?
— Скорее всего. В отличие от своего предка Адана, который покорил Бехему из любознательности. А если и погиб, то по пути обратно. Теперь его пример должен вдохновить вас и тех, кого я уже назвал.
— Как бы мне убедить их выслушать меня? И как самой быть убедительной? Вы совершенно отказываетесь мне помочь, вита Ривалин?
— А я разве не помогаю? Вы только что узнали то, на что у меня ушла целая жизнь. По-вашему, это не помощь?
— Вы — поразительный человек! Но вы бросаете меня в самый нужный момент.
— Самый нужный момент, боюсь, еще не наступил, моя дорогая. А вот когда он наступит, тогда и посмотрим. Я не прощаюсь.
И с этими словами он скрылся в толпе пляшущих гостей. Орелия осталась одна.
Ненадолго.
— Надеюсь, вы не откажетесь составить мне пару? — осведомился тот, чьим вниманием она совсем недавно так страстно хотела завладеть. — Танцор из меня никудышный, и тем не менее…
— Бириней, отведите меня к Локлану, — оборвала его на полуслове Орелия, предвидя какую-нибудь глупую шутку на предмет слепоты ее предыдущего «партнера». — Он пришел?
— А вы настолько были увлечены своим одиночеством, что не заметили главного?
