Клиффорд Саймак - Заповедник гоблинов: Фантастические романы
— Ох, мои ноги! — задыхаясь, простонал аббат, — Они горят огнем там, где вонзились ее когти. И еще она укусила меня в плечо.
Шишковатый склонился над аббатом.
— Давай-ка посмотрим, что там у тебя, — сказал он.
— Она впилась бы мне прямо в глотку, если бы я ее не оттолкнул, — продолжал аббат. — Если бы она впилась мне в глотку…
— Знаем, знаем, — перебил его Харкорт. — Только ведь она до глотки не достала. Покажи, что она тебе сделала.
Он принялся развязывать на аббате пояс.
— У меня есть мазь, — сказал Шишковатый, — чтобы лечить раны. От нее будет сильно жечь, но тебе придется потерпеть. Гарпии питаются падалью, и ее пасть могла быть ядовита.
Он отошел и вернулся с баночкой мази, которую достал из своего мешка.
— Теперь перестань голосить, — строго сказал он аббату. — Мы будем тебя лечить, а ты своими воплями нам мешаешь.
Сняв с аббата сутану, они увидели, что его ноги изодраны в кровь, а на плече из глубокого укуса сочится кровь.
— Держите его, — сказал Шишковатый. — Эта мазь жжется, как адское пламя. Держите его как можно крепче. Я должен как следует ее втереть.
Аббат вопил, визжал и бился, но Харкорт с помощью Иоланды держал его, пока Шишковатый втирал свою мазь. Когда аббата наконец отпустили, он сел, скривившись от боли.
— Могли бы быть со мной поласковее, — пожаловался он. — С людьми в моем сане нельзя обращаться так грубо. А ты, — он повернулся к Шишковатому, — мог бы не так стараться, никакой необходимости в этом не было.
— Я хотел покончить с этим побыстрее, — сказал Шишковатый. — Но мазь надо втирать как следует, иначе от нее не будет никакой пользы.
Харкорт натянул на аббата сутану и принялся снова завязывать пояс. Аббат оттолкнул его руку.
— Я прекрасно могу сделать это и сам, — сказал он.
— Сварливый у нас больной, — заметил Шишковатый, — Никакой благодарности за все, что мы для него сделали.
Иоланда подобрала кинжал, который уронила на землю, и вытерла его сначала о траву, а потом о свой плащ, уже давно не белый, а заляпанный грязью и весь в жирных пятнах. Теперь, когда к этому прибавилась еще и кровь с кинжала, он стал выглядеть особенно живописно. Подойдя к мертвой гарпии, Иоланда ногой перевернула ее на спину. Из тела гарпии торчал обломок стрелы.
— Ничего этого не случилось бы, — сказал Шишковатый, — если бы мы оставили ее в покое. Она бы все равно издохла. И нечего было ее трогать. Когда видишь змею с перебитым хребтом, не надо пытаться ее вылечить. Я ведь тебя предупреждал, — повернулся он к аббату. — Говорил, чтобы ты отошел подальше. Но ты со своей мудреной христианской этикой…
— С самого начала, как только мы отправились в путь, ты позволяешь себе отпускать ехидные замечания по поводу моих христианских чувств, — огрызнулся аббат. — Вот что я тебе скажу: что бы ты ни думал о моей христианской этике, она куда лучше любой другой. И той, которой придерживаешься ты, в том числе.
— Я никакой этики не признаю, — ответил Шишковатый. — С точки зрения любой религии, я совершеннейший безбожник, ведь я вообще ни во что не верю. Я только не могу понять, почему так изменились твои взгляды. В первый же день ты со своей огромной булавой набросился как бешеный на тот лесной бугор и сровнял его с землей, даже не зная, что это такое. А теперь очертя голову и невзирая ни на какие предупреждения кидаешься на помощь заклятому врагу, и больше того…
— Прекрати немедленно, — сказал ему Харкорт повелительным тоном, — Ты уже который день пристаешь к аббату. И без всякого повода, а просто чтобы его позлить. Не понимаю, что за удовольствие это тебе доставляет, но, ради Бога, прекрати.
— Все дело в том, что при этом он ничего такого в виду не имеет, — сказал аббат. — Говорит, что не признает никакой этики, но это вовсе не так, хотя его этика временами выглядит довольно забавно. Хвастает, будто он безбожник, но он никакой не безбожник, и больше того…
— И ты тоже замолчи, — перебил его Харкорт. — Замолчите оба.
— Ну хорошо, — сказала Иоланда, — теперь, когда все помирились, что мы будем делать дальше?
— Пойдем вперед, — ответил Шишковатый. — Здесь оставаться опасно. Как только слухи разнесутся по округе, здесь отбоя не будет от любопытных, которые захотят поглазеть на поле боя. И от мародеров тоже, скорее всего. Там много чего можно подобрать.
— Сдается мне, — проворчал аббат, — что с той самой минуты, как Жан перевез нас через реку, мы все время спасаемся бегством. То кто-то за нами гонится, то нам кажется, что кто-то за нами гонится.
— Так или иначе, — решительно сказал Харкорт, — я считаю, что Шишковатый прав. Надо двигаться вперед как можно быстрее. Как насчет этого, Гай? Осилишь?
Аббат с трудом поднялся.
— Осилю, — сказал он. — Хуже всего эта проклятая мазь, которой вы меня вымазали. До сих пор еще жжет.
— Раны были довольно глубокие, — сказала Иоланда, — Через некоторое время ты весь одеревенеешь. До тех пор нужно пройти как можно дальше.
— Тогда давайте трогаться, — сказал аббат, — Вопрос в том, в какую сторону.
— По-прежнему на запад, — ответил Харкорт, надеясь, что не ошибся.
Глава 19
Задолго до того, как село солнце, принялся моросить дождь, мелкий, но равномерный и непрерывный. Судя по всему, он зарядил до утра, а то и на весь следующий день. Путники занялись поисками места, где можно было бы укрыться на ночь, но не могли найти ни пещеры, ни заброшенной крестьянской хижины, ни ветхого амбара или навеса, ни даже густого сосняка, который пусть на самом деле и не защищает от дождя, все же может послужить хоть каким-то укрытием.
После нескольких часов ходьбы аббат начал спотыкаться. Ноги его то и дело подкашивались, он что-то бормотал на ходу и, казалось, временами переставал понимать, что происходит. Иоланда шныряла впереди в поисках относительно сухого места, а Харкорт и Шишковатый вели под руки шатавшегося аббата.
— Надо бы ему прилечь, — сказал Шишковатый. — Он весь горячий и раскраснелся. Видно, что горит в лихорадке. Я был прав, у этой гарпии на когтях и зубах был яд.
Но это еще не все, подумал Харкорт. У них так и не было возможности просушить одеяла, вымокшие накануне ночью во время грозы. Теперь они еще больше намокли, и не во что было завернуть аббата, когда его начинал бить озноб. Можно было, конечно, развести костер, потому что даже в самую дождливую погоду всегда найдется немного сухого хвороста, но им нужен был не просто костер. У них на руках был больной, который нуждался в уходе, а обеспечить ему уход они не могли.
