Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)
— Да, пожалуй. Хочу унести часть книг в подвал.
— Самые ценные?
— Они все ценные… по-своему, — Хильтуньо обернулся к столу, стоявшему за его спиной. В середине его лежал хорошо знакомый Рэйварго свёрток. — Но для «Ликантропии», мне кажется, подходящего места не найти.
— Я клал её себе под голову, когда спал.
— Да уж, своей голове ты всегда был хозяин, — с улыбкой сказал Хильтуньо.
— Рад, что ты так думаешь, — вздохнул Рэйварго.
— Что, не удалось? Ты извини, я ушёл раньше.
— Не удалось, — Рэйварго расстелил на столе старую газету и положил в её середину сборник новелл, изданный в 1899 году одним забытым путешественником. Книжка была слишком тоненькой для такой большой упаковки, и Рэйварго положил на неё ещё несколько. Некоторое время он и его отец работали молча.
— Твой дед, — сказал Хильтуньо, беря в руки пустую коробку и водружая её на другую, заполненную книгами и перевязанную верёвкой, — никогда меня не любил. Когда я пришёл в Донирет и стал искать работу, то смог устроиться к нему только через год — до этого работал на овощном складе. Он всё ко мне присматривался. Всё, что ему было от меня нужно — это чтобы я без продыху работал день ото дня и не засматривался на его дочь… Последнее, кстати, мне никак не удавалось.
Рэйварго улыбнулся, вспомнив фотографию матери.
— Если бы кто-нибудь сказал ему тогда, что после его смерти магазин станет моим, он бы подумал, что этот кто-нибудь крепко напился, — Хильтуньо хмыкнул. — Рэйварго, я любил твою маму! И женился на ней не потому, что хотел заполучить магазин!.. Но местные жители долго не могли в это поверить. В том числе и этот старик Шедмери… ух, сынок, ты не представляешь, как тебе повезло, что ты не успел познакомиться с ним как следует! Мне кажется, он лишь потому позволил мне жениться на твоей маме, что я был антьенцем, как и его отец.
— Ты об этом не рассказывал, — проговорил Рэйварго. — Я и не думал, что у тебя с дедом всё было так сложно.
Хильтуньо ещё сильнее помрачнел.
— Упакуй вон те книги, — сказал он, указывая кивком головы на полку. — Рэйварго, ты этого не помнишь, но в городе довольно давно ходили разные слухи… особенно после того, как умер Шедмери. Говорили, что я подстроил его смерть, чтоб присвоить магазин. Потом всё поутихло, но когда утонула моя жена, слухи снова начали распространяться…
Рэйварго медленно поднял голову от романа «Распахнутые окна» 1930 года издания, который он заворачивал в толстую бумагу с заклинаниями от огня.
— Зачем ты мне всё это рассказываешь?
— Ты сейчас хоть когда-нибудь слышишь, чтобы обо мне так говорили? — в лоб спросил Хильтуньо. — Нет? Вот именно. Сейчас уже никто не говорит о том, что я подстроил смерть своего тестя и жены. Все говорят только о том, как замечательно я справляюсь с делами, каких отличных детей воспитал и какой я приятный собеседник. Никто и не вспоминает о том, каким я был, когда пришёл в этот город — скитальцем, бродягой без дома и имени… Рэйварго, я годами работал на свою репутацию. Ты сам рос в лучах этой репутации. Неужели ты не понимаешь…
— Ты как Гилмей, — сказал Рэйварго холодным, безжизненным голосом, который недавно так испугал Торвиту. Хильтуньо недоумённо посмотрел ему в глаза. Рэйварго вдруг вскочил и кинулся к нему. Обняв отца за плечи, он быстро два раза поцеловал его в точёную скулу и прикрытый седыми волосами висок:
— Прости, папа!.. Какую глупость я сказал! Я так тебя люблю!..
Хильтуньо медленно обнял его и погладил по спине.
— Но и друзей своих я тоже люблю, — сказал Рэйварго, склоняя голову и прижимаясь лбом ко лбу отца. — Я отвечаю за них, и они за меня… Неужели я должен выбирать между ними и вами?
— Я ведь этого не говорил, — проговорил Хильтуньо, чувствуя себя очень неловко.
— Ты-то не говорил, — Рэйварго медленно выпустил его из кольца своих рук и отступил на шаг, глядя в сторону. — Но это говорили все остальные. Знаешь, на какой-то миг я подумал… я подумал, что если я сегодня умру, никто даже и не огорчится особенно.
— Не вздумай так говорить! — резко сказал Хильтуньо. — Я не переживу, если ты умрёшь! Не говори так!
— Я постараюсь не умереть, — сказал Рэйварго. Хильтуньо с грубоватой силой взял его за плечи:
— Ты не умрёшь! Пообещай мне, что ты не умрёшь, Рэйварго!
Он ответил так же, как давным-давно, каких-то два дня назад, ответила ему Веглао:
— Я не могу ничего обещать.
14
Оба лагеря готовились к битве.
Тьяррос и несколько других влиятельных людей в городе (среди них был начальник полиции, директор оружейного училища и начальница главной больницы) разработали план обороны. Главным штабом назначили городскую ратушу — именно там должны были расположиться основные силы защитников города, а в подвалах и подсобных помещениях устроили укрытие для тех, кто не мог сражаться. Специальная бригада девочек и мальчиков от десяти до шестнадцати лет пару часов бегали по всему городу, таща в ратушу матрасы, подушки, ковры, циновки, тяжёлые шторы, одеяла, стулья, пуфики, табуретки — всё, на чём можно было сидеть. Женщины по всему городу готовили еду для защитников и укрывшихся. Дети набирали в колонках воду в бутылки и относили её в ратушу. Все, кто имел оружие (а в Донирете это были почти две трети населения, здесь было в порядке вещей учить детей стрельбе и всем мальчикам и многим девочкам дарили на совершеннолетие обрез или револьвер), должны были встретить врага. Кроме ратуши, пункты обороны были организованы ещё в нескольких местах — на одном из оружейных складов, в старейшей в Донирете школе, в здании Гостиного двора, в одной из котельных. Поначалу небольшой гарнизон хотели разместить и в тюрьме, но от этой идеи быстро отказались: здание было очень старое и давно нуждалось в ремонте, вдобавок находилось совсем близко к границе города. Почуяв людей в тюрьме, оборотни бросились бы на них всей массой, но в самом городе чутьё непременно должно было заставить их помчаться в разные стороны — а справиться с несколькими маленькими стаями легче, чем с одной большой.
В считанные часы город совершенно опустел. Пока рабочие на заводе переплавляли всё собранное серебро в пули (серебра было так мало, что пришлось даже снять самые старые провода, где основой служила серебряная, а не медная проволока, но всё равно получалось так, что на одного стрелка приходилось меньше одной обоймы), жители покидали свои дома. Стрелки — и мужчины и женщины — брали своё оружие и уходили в ратушу, откуда их уже распределяли по разным точкам. Старики, дети, больные спускались в подвалы. Тем, кто находился в эти минуты в ратуше, казалось, что стены вот-вот рухнут, не выдержав звучащего в них плача, с которым родные провожали своих защитников. Разумеется, все они верили в убийственную силу серебряных пуль, все знали, что оборотней всего триста, а защитников — две тысячи. Но те, кто рвался в их город, не были ни обычными бандитами, ни обычными зверями. Они были оборотнями. А оборотень больше обычного волка, оборотень сильнее обычного волка. И оборотень не знает ни жалости, ни страха.
